Цель проведенного исследования — определение роли женского предпринимательства, состояния доктринального изучения и необходимости правового регулирования данного феномена. Продемонстрирована значительность сегмента женского бизнеса и его положительная динамика. Показано негативное влияние COVID-19 и кризиса в экономике на развитие женского предпринимательства. Приведены данные относительно доли женщин среди руководителей организаций. Подчеркнуто наличие «женского» потенциала для малого бизнеса. Определен тренд на приобретение женщинами статуса самозанятых. Установлено, что в науке наибольший интерес к изучению проблематики женского предпринимательства проявляют представители социологии, реже — психологии и экономики. Правовые исследования представлены крайне скупо. Отмечено, что юридическая доктринальная основа женского предпринимательства в России не сформирована, практически нет глубоких разработок самого понятия женского предпринимательства, его видов, особенностей осуществления. Выявлены основные направления теоретических исследований указанной проблематики. К ним отнесены: специфика женского предпринимательства и барьеры его развития; «вхождение» женщин в бизнес и стратегии его ведения; отношение к женскому предпринимательству членов семьи и достижение ролевого баланса. Обращено внимание на методологическую основу изучения женского предпринимательства, особенностью которой является активное обращение к таким социологическим методам, как анкетирование и интервьюирование. Проведено самостоятельное социологическое исследование путем опроса, представлены его результаты. Высказано мнение о необходимости легитимации женского предпринимательства, разработки правового механизма регулирования женского бизнеса, а также целостной экосистемы поддержки женского предпринимательства. Предложен алгоритм действий по данному направлению. Сделан вывод о том, что при выстраивании системы правового регулирования важно учесть принесший результаты зарубежный опыт, сохранив национальные отличия российского женского предпринимательства.

Статья посвящена проблеме определения реального объема деликтной ответственности за вред, причиненный здоровью, в контексте взаимного влияния соответствующей правовой конструкции и альтернативных компенсационных форм, а также попытке переосмысления обнаруживаемых диспропорций с позиции существующих, традиционных и новаторских, теоретических концепций. Установлено, что современное законодательство и практика допускают непоследовательное использование регрессных и квазирегрессных прав требований для целей доведения ответственности до непосредственного причинителя физического вреда и (или) расширения ее объема, что требует обоснования концептуальных начал принятого подхода, позволяющих свести все случаи данного рода в единую систему. Отмечено, что отношения по возмещению вреда здоровью дают обширную почву для обсуждения индивидуализирующих воспитательных и профилактических начал деликтной ответственности, не связанных с использованием такого средства защиты нарушенного права, как компенсация морального вреда, что вызвано условным характером перечня потерь и затрат, предусмотренных в п. 1 ст. 1085 ГК РФ, существованием альтернативных способов оценки физического вреда, реализуемых в специальных разновидностях страхования, отсутствием единой системы установления последствий повреждения здоровья и другими факторами. Предложен механизм объективизации в нормах гражданского права соответствующего доктринального решения, применимый в сочетании с действующей правовой регламентацией страховых средств компенсации, конструкциями ответственности за третьих лиц и ответственности независимо от вины. Реализация этого предложения требует также отхода от ограничительного, основанного на нормах права социального обеспечения метода определения объема и характера возмещаемого вреда здоровью — с внесением необходимых изменений в § 2 гл. 59 ГК РФ.

В статье анализируются причины отнесения Европейским Союзом Российской Федерации к числу офшорных государств (включения России в очередную редакцию перечня стран и территорий, не осуществляющих сотрудничество в целях налогообложения). Определены цели введения в отечественное налоговое законодательство правовой конструкции международной холдинговой компании и задачи, для решения которых она используется. Доказано, что оценка специальных административных районов на территории острова Октябрьский (Калининградская область) и острова Русский (Приморский край) как низконалоговых юрисдикций, направленных на оказание содействия иностранным организациям в уклонении от уплаты налогов, необоснованна. Исследованы правовые новации, внесенные в Налоговый кодекс РФ в целях исключения России из европейского перечня офшоров. Установлено, что их применение потенциально окажет негативное влияние на объем доходов бюджета, а также приведет к размыванию основ государственной политики по деофшоризации российской экономики. Негативно оценивается поспешность принятия изменений в Налоговом кодексе РФ и их недостаточная проработанность в ходе законотворческого процесса. Произведено сопоставление государств и территорий, относимых к числу офшорных Российской Федерацией и Европейским Союзом. Выявлены низконалоговые юрисдикции, ассоциированные с основными членами ЕС, а также Великобританией и Швейцарией. Подчеркивается транзитный характер экономик ряда участников Европейского Союза (Республика Кипр, Мальта, Великое Герцогство Люксембург, Королевство Нидерландов и др.) при перемещении финансовых активов из высоконалоговых юрисдикций в низконалоговые. Изложенное позволяет прийти к неудовлетворительным выводам о «добросовестности» международной налоговой политики европейских государств. При проведении исследования использованы аналитический и сравнительно-правовой методы.

Статья посвящена характеристике правоотношений, возникающих на стадии рассмотрения дисциплинарного дела и принятия решения в рамках производства по дисциплинарным делам государственных служащих. Анализируются содержание данной стадии, мыслительные и практические операции, процессуальные действия по установлению объективной истины по индивидуально-конкретному делу, итоговой правовой оценке установленных фактов и обстоятельств уполномоченным руководителем.

Обосновано, что рассмотрение дисциплинарного дела и принятие решения — это стадия производства по дисциплинарному делу или судопроизводства по материалам о грубом дисциплинарном проступке, заключающаяся в рассмотрении дела по существу в целях установления фактической и юридической основы дела и в принятии законного, справедливого и обоснованного решения. Содержанием стадии рассмотрения дисциплинарного дела и принятия решения выступает логическая и процессуальная деятельность руководителей (начальников), командиров, судьи гарнизонного военного суда по установлению соответствия обстоятельств дисциплинарного дела тем фактам, которые имели место в действительности (т.е. объективной истины), правовая квалификация проступка путем соотнесения фактических обстоятельств и признаков состава, формулирование выводов и принятие решений, основанных на обстоятельствах дела.

Констатируется отсутствие процессуальных норм, обеспечивающих рассмотрение дисциплинарных дел и принятие решений о применении дисциплинарных взысканий в системе государственной службы (за исключением военной), что обусловливает точное и неуклонное следование правоприменителями общим принципам юридической и дисциплинарной ответственности и установленным правилам наложения дисциплинарных взысканий. Рассмотрение дисциплинарного дела уполномоченным руководителем практически выражается в изучении материалов разбирательства, служебной проверки, а в системе военной службы — также и в рассмотрении протокола о грубом дисциплинарном проступке военнослужащего. Данное обстоятельство предполагает дальнейшую процессуализацию рассматриваемой юридической правоприменительной деятельности и регламентацию ее нормами административно-процессуального законодательства.

В статье с позиций конституционно-правовой науки показано, что государственный контроль (надзор), муниципальный контроль, общественный контроль неразрывно связаны с функциями государства, входят в предмет конституционного права и составляют важный элемент современного российского конституционализма. Вместе с тем у контрольно-надзорной деятельности имеются весьма прочные теоретико-правовые и конституционно-правовые основания, обусловленные особым значением такой деятельности для нормального функционирования государства как такового, государственно-общественной системы и для обеспечения полноценной реализации конституционно-правового статуса личности. Автором выделены следующие имеющие особое значение для дальнейшего совершенствования контрольно-надзорной деятельности актуальные тенденции развития государственного управления в нашей стране: ориентированность государственного управления на граждан, их права, потребности, ожидания и пожелания; открытость (транспарентность) государственного управления; развитие форм интерактивных коммуникаций публичной власти и общества; снижение излишней административной нагрузки на субъектов, в отношении которых осуществляется контрольно-надзорная деятельность; широкое внедрение риск-ориентированного подхода в рамках контрольно-надзорной деятельности; повышение роли общественного контроля как значимой формы обратной связи в государственно-общественном диалоге, способствующей совершенствованию государственного управления. Современные конституционно-правовые исследования государственного контроля (надзора), муниципального контроля и общественного контроля важно проводить с обязательным учетом обозначенных тенденций и исходя из соответствующих приоритетов, что позволит вырабатывать правовые подходы, нормотворческие и практические предложения, обеспечивающие клиентоцентричность государственного управления, еще бо́льшую его открытость и понятность для граждан и повышение уровня удовлетворенности общества результатами деятельности органов публичной власти всех уровней.

В статье раскрываются основные проблемы антикоррупционной безопасности в органах государственной власти. Неорганизованность государственной системы отбора и рекрутирования кадров является основным детерминирующим фактором, который способствует возникновению, развитию и росту коррупции в органах государственной власти. Автор пришел к выводу о том, что бесконтрольность и отсутствие государственной монополии в государственной системе отбора и рекрутирования кадров привели к тому, что отдельные лица (группы лиц) имеют возможность осуществлять деятельность по отбору и рекрутированию государственных кадров на основании корыстной или иной личной заинтересованности. По сути, данный вид деятельности существует параллельно с легитимными органами государственной власти. Деятельность по государственному кадровому отбору реализуется под влиянием теневых структур или отдельных лиц, интегрированных в систему государственной власти, которые обладают коррупционными взглядами и антиобщественными установками. Фактическое отсутствие единой эффективной государственной системы кадрового отбора создает коррупционные риски, прямо влияющие на независимость и самостоятельность государственной власти. В результате ангажированный чиновник не стремится к осуществлению общественно полезной деятельности или достижению общественно полезного результата либо социальной справедливости и равноправия. Основным мотивом пребывания во власти для подобных должностных лиц становится удовлетворение личных потребностей, интересов, амбиций или корысть. Сам факт наличия у должностного лица внутренней корыстной мотивации или иного интереса неизбежно приводит к разрушению системы государственного управления. Это подтверждается тем, что внутренняя мотивация данного должностного лица (эгоизм, личный интерес, корысть) не позволяет ему достичь в своей деятельности общественно полезного результата, так как его движущей силой являются личные амбиции или иной интерес.

Автор обосновывает необходимость разграничения на законодательном уровне законного и незаконного протекционизма, а также установления государственной монополии над данным видом деятельности.

Явление межотраслевой дифференциации юридической ответственности понимается в науке как дробление ответственности на отдельные виды по вертикали. Предложения рассматривать в качестве оснований или критериев такой дифференциации характер и (или) степень общественной опасности приобретают особое значение применительно к вопросу разграничения административной и уголовной ответственности в свете деяний с признаками административной преюдиции. Поскольку речь идет о смежных деяниях, в качестве такого основания выступает лишь степень общественной опасности, одновременно имеющая значение и основания криминализации. Сторонники разумного присутствия конструкции административной преюдиции в уголовном законе обосновывают ее возникновение у повторно совершенного правонарушения либо кумулятивным эффектом при условии массового распространения соответствующих деяний, либо свойствами личности преступника, демонстрирующими его готовность к противоправному поведению, включая криминальное. Полагаем, что обе позиции имеют право на существование, не являясь при этом взаимоисключающими. Вместе с тем присутствие в уголовном законе ряда норм с признаками административной преюдиции обусловлено в большей степени соображениями целесообразности, нежели учетом общественной опасности, что подтверждается, в частности, данными правоприменения, свидетельствующими об их неприменении или единичном применении. Обращение к анализу судебной практики позволяет предположить, что на уровне правоприменения идея межотраслевой дифференциации административной и уголовной ответственности по большому счету не воспринята, что проявляется в недооценке общественной опасности личности преступника и нарушении общей логики преемственности видов ответственности в рамках их межотраслевой дифференциации.

Одним из следствий предпринятых законодателем в июле 2021 г. попыток кардинально повысить эффективность норм об уголовной ответственности за криминальное банкротство выступило дополнение ст. 195 УК РФ примечанием, предусматривающим возможность освобождения от уголовной ответственности номинального руководителя организации-банкрота, способствовавшего своими действиями возмещению причиненного преступлением ущерба. Проанализировав данную новеллу, автор обратил внимание на то, что она аккумулировала в себе не только привычные для уголовного закона России правовые конструкции, но и отдельные положения конкурсного права. Между тем подобная рецепция носила половинчатый характер, поскольку законодателем было использовано не понятие контролирующего должника лица (которое, очевидно, им предполагалось), а лишь одна из презумпций контроля над должником — извлечение выгоды из незаконного или недобросовестного поведения должника, что представляется не вполне корректным. Помимо этого, примечание не предполагает для подставного руководителя никакого поощрения за раскрытие им информации об имуществе должника, скрывавшемся контролирующими его лицами, хотя такой подход присутствует в конкурсном праве и повышает шансы кредиторов на восстановление их нарушенных прав. Кроме того, освобождение от уголовной ответственности виновного лица по большей части поставлено в зависимость от действий третьих лиц, а не самого номинала. Ключевой вывод исследования заключается в том, что рассмотренная норма едва ли будет применяться на практике как ввиду отсутствия должного стимула для номинала, так и ввиду неопределенности процессуального механизма ее применения. В результате критической оценки автором была предложена оптимальная, на его взгляд, редакция проанализированной нормы.

В статье анализируется эволюция антиалкогольного законодательства как способа борьбы с пьянством населения в СССР. Хронологические рамки исследования включают период с 1917 по 1972 г. Целью работы служит рассмотрение правовых аспектов эволюции антиалкогольного законодательства в контексте социальных реалий тех лет. Методологическую основу работы составили два метода: проблемно-хронологический и историко-правовой. Полнота исторического фона принятия тех или иных решений невозможна без обращения к историко-правовому методу, проясняющему советскую повседневность и поясняющему причины и условия, препятствовавшие достижению максимальных результатов в борьбе с алкоголизацией и распространением самогоноварения.

Новизну работы определяет авторское ви́дение проблем антиалкогольного регулирования и результатов борьбы государства с ростом алкоголизма населения. Предпринята попытка поиска ответа на следующие вопросы: почему предпринимаемые меры давали минимальный либо кратковременный эффект? на каких этапах борьбы с пьянством появились элементы антиалкогольного законодательства, сохранившие актуальность в настоящее время?

Автор пришел к следующим выводам. Антиалкогольное правовое регулирование в СССР прошло длительный путь: от идеи до законодательства, способного комплексно решить задачу снижения алкоголизации населения. Можно отметить следующие векторы становления законодательства: введение государственной монополии на производство и продажу алкоголя; борьба с самогоноварением; борьба с пьянством как социальным явлением через общественное порицание; понимание пьянства как проблемы, требующей комплексного решения: медицинского и социального, направленного на перевоспитание через общественное порицание или наказание (штраф, помещение по решению суда в ЛТП, усиление уголовной ответственности лиц, совершивших преступление в состоянии алкогольного опьянения, привлечение к уголовной ответственности за вовлечение несовершеннолетних в пьянство).

Гендерное неравенство в брачно-семейной сфере наиболее ярко выражается в различном отношении мужчин и женщин к регистрации брака, т.к. именно мужчины, как правило, предпочитают фактические брачные отношения, а женщины вынуждены мириться с моделью внебрачной связи, лишающей ее прав, предусмотренных для законных супругов. Анализ негативных последствий обозначенной проблемы позволил предложить закрепить в законе правовые последствия длительного совместного проживания мужчины и женщины для тех случаев, когда вследствие смерти одного из фактических супругов брак не может быть зарегистрирован, что будет способствовать охране прав и защите интересов другого супруга. Иной формой гендерного неравенства является практика, при которой в подавляющем большинстве случаев при расторжении брака ребенок остается на попечении матери, что неблагоприятно отражается на психоэмоциональном состоянии отцов, лишенных возможности проживать со своим ребенком, и детей, желавших проживать с отцом, а не с матерью. Необходимо формирование устойчивой судебной позиции, основанной на безусловном равенстве прав родителей ребенка, в силу чего решения по таким делам должны приниматься на основе всестороннего изучения всех обстоятельств, свидетельствующих в пользу как матери, так и отца. Еще одна форма проявления гендерного неравенства вновь представляет собой ущемление прав женщин: многие отцы уклоняются от выплаты алиментов на содержание детей, ввиду чего на мать возлагается не только воспитание ребенка, забота о его здоровье, обучении, развитии, но еще и обязанность по его имущественному содержанию, бремя которого она несет единолично.

На основании проведенного анализа формулируется вывод о том, что все формы проявления гендерного неравенства в брачно-семейной сфере должны исследоваться представителями не только юридической науки, но и психологии, и социологии, т.к. они имеют глубокие психолого-эмоциональные и когнитивные основания, по-разному формирующиеся в сознании мужчин и женщин и по-разному проявляющиеся в их поведении.

В статье осуществлен анализ развития правоприменительной практики относительно способности тех или иных договорных конструкций изменять правовой режим имущества супругов. Констатировано, что до введения обязательной нотариальной формы соглашения о разделе общего имущества супругов (Федеральный закон от 29.12.2015 № 391-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации») и уточнения в п. 1 ст. 256 Гражданского кодекса РФ вида договора, устанавливающего правовой режим имущества супругов (Федеральный закон от 19.07.2018 № 217-ФЗ «О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации»), правоприменительная практика исходила из возможности изменения режима общей совместной собственности имущества, нажитого в браке (или его части), как на основании брачного договора, так и на основании любого иного соглашения (договора), не противоречащего нормам действующего законодательства. После законодательных изменений Федеральная служба государственной регистрации, кадастра и картографии, Министерство юстиции РФ и Верховный Суд РФ заняли разные позиции. В деятельности Верховного Суда РФ наметилась тенденция не квалифицировать условия договоров купли-продажи, участия в долевом строительстве и других сделок, предусматривающих возникновение долевой собственности супругов, как договор, содержащий элементы соглашения о разделе супружеского имущества, или брачный договор. Выявлены разночтения Министерства юстиции РФ и Президиума Верховного Суда РФ по вопросу о форме сделки, заключаемой во исполнение обязательства получателя государственного сертификата на материнский (семейный) капитал, по приобретению объекта недвижимости в общую долевую собственность второго супруга и детей. Сделан вывод о том, что дилемма между свободой выбора правовых форм достижения супругами желаемого правового результата с минимизацией организационных, временны́х и материальных затрат, с одной стороны, и обеспечением понимания каждым из супругов наступающих правовых последствий (чему должно способствовать нотариальное удостоверение сделки) — с другой, должна быть разрешена на законодательном уровне.

28 июня 2022 г. Государственной Думой принят Федеральный закон «О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» (проект № 835938-7). В статье рассматриваются новые положения Семейного кодекса РФ, дается их анализ с точки зрения научного и правоприменительного подхода. Новая редакция абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ создает предпосылки для установления в качестве основания признания сделок по распоряжению общим имуществом и требующих нотариального согласия супруга того, что контрагент в сделке знал или заведомо должен был знать об отсутствии такого согласия. С целью избежания различного толкования в судебной практике обосновывается вывод о распространении положения абз. 2 п. 2 ст. 35 СК РФ о необходимости доказывания вышеназванного факта на сделки, предусмотренные в п. 3 ст. 35 СК РФ. Особое внимание в статье уделено совершению сделок по распоряжению исключительными правами, которые также могут входить в состав общего имущества супругов, в связи с чем сделан вывод о целесообразности отражения в реестрах Федеральной службы по интеллектуальной собственности и Министерства сельского хозяйства Российской Федерации указания на состояние в браке обладателя исключительного права на зарегистрированные объекты. Рассмотрев новеллы п. 2 ст. 39 СК РФ о расширении оснований отхода от принципа равенства долей супругов при разделе имущества судом в соотношении с положениями абз. 2 п. 2 ст. 35 СК РФ, автор сделал вывод о целесообразности применения данных норм и в тех случаях, когда спор о признании сделки недействительной не рассматривался судом, в том числе если пропущен срок исковой давности, или не удалось доказать, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о несогласии другого супруга на совершение соответствующей сделки.

В статье рассматривается направление реформы «регуляторной гильотины» — разработка новых тенденций нормативного регулирования для контрольно-надзорной деятельности. Анализируются причины реформы, ее цели и задачи, а также достигнутые результаты. Ключевой причиной запуска «регуляторной гильотины» является проблема избыточности и морального устаревания нормативноправовой базы. Характеризуется современное состояние контрольно-надзорной деятельности, осуществляемой органами государственной власти РФ, анализируются тенденции и подводятся итоги проводимых реформ. Рассмотрен процесс реформирования контрольно-надзорной деятельности в РФ, который, несмотря на принятие Федерального закона от 31.07.2020 № 248-ФЗ, регулирующего данную сферу деятельности, всё еще не закончен и продолжает совершенствоваться. Об этом свидетельствует отсутствие исчерпывающего перечня соотношения видов контроля (надзора) и органов, обязанных указанную деятельность осуществлять. Отмечается, что на сегодняшний день законодателем закреплен строго определенный перечень видов федерального (государственного) контроля (надзора), в отношении которых в обязательном порядке применяется риск-ориентированный подход. На основании анализа нормативных правовых актов регионального уровня, нацеленных на регулирование государственного надзора в области защиты населения и территорий от чрезвычайных ситуаций, делается вывод о том, что данные акты дублируют положения федеральных законов. С одной стороны, такой параллелизм способствует эффективному применению регионального законодательства, так как у правоприменителя все необходимые положения для осуществления контрольной (надзорной) деятельности собраны в одном документе, с другой стороны, не все дублируемые нормы содержат в себе первостепенную информацию, следовательно, они мешают пониманию реально возложенных на органы государственной власти полномочий. Указывается на необходимость частичного отказа от копирования ряда норм, соответствующих специфике регионального государственного надзора в области защиты населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера. Автор приходит к выводу о том, что регулирование контрольно-надзорной деятельности на региональном уровне нуждается в доработке.