В статье анализируются положения о примирительных процедурах, включенные в российское процессуальное законодательство в 2019 г. Автор раскрывает юридическую природу альтернативного разрешения споров в целом и примирительных процедур в частности, обосновывает их неформальный характер и нецелесообразность придания им такой же строгой юридической формы, как процессуальным действиям. Законодательное закрепление примирительных процедур связывается прежде всего с необходимостью информирования граждан о возможности их использования и оформления их результата. На основе исследования данных судебной статистики автор приходит к выводу, что, несмотря на ряд позитивных законодательных новелл, масштабы использования примирительных процедур принципиально не изменились. С учетом этого выделяются культурные, организационные и экономические препятствия, не позволяющие обеспечить широкое применение примирительных процедур. По результатам их анализа предлагаются три основных направления дальнейшего развития законодательства. Особое внимание в статье уделено появившейся в 2019 г. процедуре судебного примирения, которая имеет большой потенциал, но требует создания надлежащих условий для ее использования.

Статья посвящена поиску места энергии в системе объектов гражданских прав. Освещены две основные теории. Представители первой признают энергию вещью и, соответственно, считают возможным применять в ее отношении вещно-правовой режим. В настоящее время число сторонников этой теории увеличилось ввиду размещения законодателем нормативного материала о договоре энергоснабжения в гл. 30 ГК РФ о купле-продаже. В научной доктрине также предприняты попытки обосновать распространение вещного права на энергию через категорию «бестелесные вещи». Вторая теория заключается в отрицании отнесения энергии к вещам. Представители этой теории пытаются обосновать правовую природу энергии, основываясь на существующей систематизации объектов гражданских прав. По мнению автора, будучи самостоятельным объектом гражданских прав, энергия как особый объект, обладающий физической природой, но не имеющий признака материальности, способный к генерации и — при определенных условиях — к передаче в хозяйственных связях участников оборота, рассматриваемый как товар, обладающий имущественной ценностью и высоким социально-экономическим значением, вполне вписывается в зарезервированную законодателем для подобных новых объектов категорию «иное имущество». Отрицая вещно-правовую квалификацию энергии, автор поддерживает позицию ученых, рассматривающих энергию исключительно в качестве объекта обязательственных прав, поскольку ввиду ее физической природы и возможности генерации и передачи исключительно через техническую инфраструктуру энергия в качестве самостоятельного объекта гражданских прав может выступать исключительно как предмет обязательственных правоотношений

Актуальность статьи заключается в исследовании ключевых проблем третейского разбирательства в контексте специфики публичных закупок на современном этапе, а именно проблемы определения надлежащих критериев заключенности и действительности арбитражных (третейских) соглашений. Цель исследования состоит в критической оценке так называемой формулы неарбитрабельности, устоявшейся в современной судебной практике; в раскрытии алгоритма возникновения договорных отношений в результате конкурентных процедур закупки; в обосновании юридической силы арбитражных (третейских) оговорок, инкорпорированных в договоры до депонирования арбитражным учреждением правил арбитража. Задачи исследования автор видит в обосновании принципиально допустимой арбитрабельности договорных (контрактных) споров во всех сегментах закупочных отношений (не только в силу прямого указания федерального закона, но и на будущее время, включая договорные споры в области государственного оборонного заказа в силу многообразия имеющихся сделок); в выявлении факторов, способствующих надлежащей оценке арбитражного (третейского) соглашения на предмет его действительности. В статье использован комплекс общенаучных (анализ, моделирование, аналогия, гипотеза), частно-научных (формально-логический, системный, функциональный) методов, также применен формально-юридический метод. Результаты исследования позволили автору сделать выводы об оптимальности и о достаточности существующего законодательного регулирования для оценки заключенности и действительности арбитражных (третейских) соглашений, включенных в проекты договоров на этапе конкурентной закупочной процедуры; об отсутствии оснований для оценки указанных соглашений на предмет их соответствия принципам закупки; о юридической силе «спящих» арбитражных (третейских) оговорок, необходимых предпринимательскому обороту в краткосрочной перспективе.
Автором предложены актуальные направления совершенствования правоприменительной практики, направленные на купирование злоупотреблений в части оспаривания арбитражных (третейских) соглашений по мотиву незаключенности и (или) недействительности

Принятая в августе 2023 г. новая редакция Федерального закона от 03.08.2018 № 290-ФЗ «О международных компаниях и международных фондах» подтверждает актуальность поиска путей эффективного корпоративного регулирования компаний, редомицилируемых в РФ. Отечественный подход не имеет аналогов в том, что иностранная компания может переехать не только со своими правами и обязательствами, но и со своим корпоративным правом. Можно ли назвать применимое таким образом иностранное право личным законом? Почему Закон о международных компаниях не следует логике ГК РФ и прямо не указывает на применение к международным компаниям и международным фондам иностранного права в качестве личного закона? Может ли иностранное право частично вторгаться на территорию применения личного закона? Является ли личный закон единым и неделимым? Для ответов на эти вопросы в статье проанализированы ключевые характеристики, а также новеллы института личного закона применительно к международным компаниям, возникающие в данной сфере проблемы и пути их решения. Автор приходит к выводу, что с глобализацией корпоративных отношений продолжится фрагментация сферы применения личного закона. Это актуализирует проблему поиска механизмов «бесшовного» применения норм разных стран в сфере применения личного закона. Автор подчеркивает, что законодательство о международных компаниях может стать своеобразной регуляторной песочницей и способствовать включению в российское корпоративное право самых современных и эффективных институтов и подходов. Предложенные в статье изменения в ГК РФ и Закон о международных компаниях сохраняют логику действующего регулирования и уменьшают неопределенность в сфере применения личного закона международной компании, риски последующего изменения законодательства для участников международных компаний, а также вероятность коллизий в случае отсылки к иностранному праву.

Информация, не являясь объектом гражданских прав (ст. 128 ГК РФ) тем не менее приобрела объективную оборотоспособность, не позволяющую ввиду ее ценности для определенных лиц ограничиться применением конструкции договора возмездного оказания услуг для правового регулирования складывающихся правоотношений. В статье изучаются правовая природа информации и ее историческое и современное регулирование, исследуются случаи противоправного доступа к информации и ее использования к выгоде недобросовестного лица и предлагается возможность применения института неосновательного обогащения по аналогии. Доказывается, что actio de in rem verso как институт несправедливого обогащения является наиболее подходящим для регулирования исследуемого правоотношения. Предлагается использование названного института вплоть до реформы гражданского законодательства в целях придания информации свойства полноценного объекта гражданских прав. Аргументировано, что реформа гражданского законодательства в части включения информации в состав объектов гражданских прав давно назрела и обусловлена объективным развитием информационного общества. Более того, расширение цифровизации и цифровой трансформации участников гражданских правоотношений, включая государство, не оставляет сомнений в том, что внесение таких изменений актуально, а судам, как только появится возможность, необходимо начать применять новое законодательство в этой части.

Исследование развивает идею об уголовно-правовой природе малозначительности деяния. Приводятся аргументы в пользу того, что она обусловлена дифференцированным подходом федерального законодателя к оценке уровня общественной опасности действий и бездействия, предусмотренных уголовным законом. При этом констатируется важная роль правоприменителя в установлении величины угрозы, исходящей от конкретного посягательства, для объекта уголовно-правовой охраны. Изучая смягчающие и отягчающие обстоятельства содеянного, личностные характеристики виновного и линию его поведения, суд принимает решение о степени общественной опасности соответствующего деяния. Ее минимальное значение становится поводом для постановки вопроса о признании учиненного действия или бездействия малозначительным. Одновременно в работе разрешаются вопросы о категориях преступлений, формальная принадлежность к которым посягательства позволяет оценивать его по признакам малозначительности. Опровергается известное суждение о том, что малозначительность поступка, содержащего конструктивные элементы состава преступления, служит основанием для оценки содеянного по нормам и положениям другой отрасли российского законодательства. Предлагается механизм развития потенциала категории малозначительности на уровне самостоятельного уголовного правонарушения, известного в качестве уголовного проступка. В исследовании предлагается комплекс аргументов, доказывающих несостоятельность позиции законодателя и правоприменителя по вопросу о возможности признания административного правонарушения малозначительным. Они сводятся к тому, что формальная сущность административных деликтов исключает их дифференциацию на группы по уровню вредоносности. Отсюда вытекает нецелесообразность использования в законодательстве об административных правонарушениях категории малозначительности

Беспилотные аппараты, независимо от их назначения и вида, представляют значительный интерес для ученого-правоведа, правоприменителя и законодателя. Количество упоминаний беспилотных аппаратов и их видов в нормативных правовых актах велико, однако постоянно встречаются статьи, поднимающие вопрос о разнообразии терминологии в сфере беспилотных технологий. Более того, во многих работах относительно концепции уголовно-правового регулирования затрагивается та же проблема. Поскольку беспилотные аппараты — не первые, вопрос о регулировании использования которых интересует правоведов, в статье предпринята попытка рассмотреть проблему, экстраполируя имеющийся опыт. В частности, автор предлагает обратиться к теории технологий и использовать ее как отправную точку для ответа на вопрос, возможно ли выделение единой системы признаков высокой общности для беспилотных аппаратов. И, соответственно, возможно ли в достаточной мере абстрагироваться от особенностей отдельных продуктов и сервисов так, чтобы вывести общий термин. Используя в качестве примера имеющиеся на рынке беспилотные транспортные средства, автор показывает, какова широта варьирования функций этих средств и как это может привести к правовым коллизиям и усилению частных случаев при попытке построить общую норму. На основе анализа автор делает вывод относительно поставленной в названии статьи проблемы.

Автор анализирует проблемные вопросы квалификации состава преступления, предусмотренного пунктом «в» ч. 5 ст. 131 УК РФ. Рассматривается обоснованность регламентированных признаков, особенности их толкования и применения (возрастные критерии потерпевшего, направленность смежного преступного деяния, категория его тяжести, исключающие факторы). Исследуется содержание категории «сопряженность», ее соотношение с совокупностью преступлений. Автор рассматривает проблемы разграничения понятий «иные тяжкие последствия» и «сопряженные деяния» в изучаемом контексте. Представлен анализ проблемы трактования содержательных аспектов, входящих в объективную сторону изнасилования и сопряженных преступлений. Рассмотрены этимологические, теоретико-правовые и практические аспекты квалификации изнасилования, сопряженного с иными тяжкими или особо тяжкими преступлениями против личности. Исследовано соотношение анализируемого состава насильственного полового преступления с квалифицированными видами доведения до самоубийства, заражения ВИЧ, истязания, торговли людьми, похищения (незаконного лишения свободы). На основе обобщения мнений исследователей, материалов судебной практики, позиции Верховного Суда РФ, с учетом анализа правил квалификации преступных деяний и принципов уголовного закона представлены некоторые рекомендации по нивелированию (минимизации) выявленных проблем.

Прекращение уголовного дела (преследования) по нереабилитирующему основанию сопряжено с наступлением для лица различных негативных последствий, в том числе с возможностью конфискации принадлежащего ему имущества, признанного вещественным доказательством; предъявления к нему гражданского иска о возмещении вреда, причиненного лицом, подвергнутым уголовному преследованию; взыскания с него процессуальных издержек. Необходимость выяснения согласия на прекращение уголовного дела (преследования) выступает гарантией прав на судебную защиту и доступ к правосудию, а также обусловлена потребностью в информировании лица о сопутствующих прекращению уголовного дела (преследования) негативных последствиях. Обязанность разъяснения последствий прекращения дела должна найти отражение в законе. При этом в досудебном производстве надежной гарантией права собственности лица, в отношении которого прекращается уголовное дело, должен выступать эффективный судебный контроль, предполагающий правомочие суда на самостоятельное принятие решения по вопросам, сопутствующим прекращению уголовного дела (в том числе связанным с возмещением процессуальных издержек и разрешением судьбы вещественных доказательств). Критически оценивается тезис Конституционного Суда РФ о равнозначности несогласия с изъятием имущества по итогам прекращения уголовного дела с несогласием с таким прекращением в целом. Оптимальным видится подход, при котором согласие лица на прекращение уголовного дела (преследования) выясняется после удостоверенного письменно разъяснения негативных юридических последствий нереабилитирующего решения, что, однако, не исключает возможности обжалования постановления в его части, не касающейся отмены прекращения уголовного дела (преследования) в целом.

Современный этап развития административного права требует активной роли публичной администрации в разрешении управленческих дел. Одновременно ее акты и действия должны быть подконтрольны судам. В итоге администрации не позволяется оставаться пассивной при реализации дискреционных полномочий, поскольку они предоставляются для решения управленческих задач и реализуются в нормативно заданных пределах. В связи с этим управленческая цель, для достижения которой задействуется усмотрение, и пределы полномочий представляются базовыми критериями, которые позволяют оценить правомерность дискреционных форм государственного управления. Но для их проверки необходимо задействовать и дополнительные критерии. Важнейшими среди них являются так называемые принципы административных процедур, прежде всего пропорциональность и защита доверия. Могут использоваться и принципы, определяющие процедуру; их можно назвать техническими. К примеру, к ним относятся избежание чрезмерного бюрократизма, экономия и др. Базовые и дополнительные критерии характерны для многих правопорядков и в наибольшей степени обоснованы в теории административных процедур. Она преимущественно характеризует административное право стран континентальной правовой семьи, а относительно устойчивые примеры ее реализации представлены в немецком и австрийском правопорядках. Некоторый интерес представляют новые законы о процедурах, принятые уже в нашем веке в странах Центральной Азии (последними по времени это сделали казахстанские власти). Принятие законов об административных процедурах — это веха в развитии теории административного усмотрения, но важнее, чтобы подход к усмотрению не отрицался судами. Практика Верховного Суда РФ является позитивным шагом в утверждении отечественного варианта административного усмотрения и теории административных процедур, который развивается в континентальном русле

В статье исследованы современные дискуссионные вопросы правоотношений, общественных отношений; правовых, социальных и индивидуальных регуляторов правоотношений и общественных отношений; актуальные национальные и международные акты, монографии, диссертации и иные научные публикации. Использована общенаучная методология — философия, логика, теория систем и информатика. Автором исследованы и приняты во внимание общенаучные выводы К. Маркса, Ф. Энгельса и Н. Винера, а также позиции признанных российских специалистов в сфере общей теории права — прежде всего Н. Г. Александрова, А. С. Пиголкина и А. М. Васильева. В работе сделаны следующие выводы: 1) фактические правоотношения возникают объективно и являются первичными по отношению к правовым регуляторам; 2) «правоотношения» и «общественные отношения» — парные категории, имеющие как общие, так и специальные признаки; 3) правоотношения «организовываются» правовыми и индивидуальными регуляторами; 4) «правоотношения» и «правовые регуляторы правоотношений» — онтологически разнородные правовые категории; 5) правоотношения и правовые регуляторы правоотношений не являются однородными элементами единой системы форм права, содержащей только онтологически однородные и лишь правовые регуляторы.

В статье рассматриваются концептуальное назначение процедуры несостоятельности (банкротства) и наметившаяся тенденция к господству указанного правового механизма над иными (базовыми) правовыми категориями. В качестве примеров приводятся три ключевые категории: институт невмешательства в частные дела, который в обратном случае трансформируется в интервенцию; институт ограниченной ответственности учредителя (участника) и созданного им юридического лица, предполагающий четкую сепарацию имущественных масс данных субъектов, а также институт исковой давности. Доказано, что процедура банкротства модифицирует восприятие обозначенных категорий: интервенция становится приемлемой (что проявляется, например, в допустимости оспаривания сделок и анализа хозяйственной деятельности должника); границы имущественных масс юридического и физического лица стираются в контексте института субсидиарной ответственности при банкротстве. И только институт исковой давности, благодаря актуальной судебной практике, пока подвержен меньшим изменениям, которые тем не менее также наблюдаются.
Автор приходит к выводу о недопустимости рассмотрения института банкротства в качестве инструмента безграничного подавления иных правовых конструкций в угоду интересам сообщества кредиторов. Предпринята попытка продемонстрировать, что правовая сущность института несостоятельности гораздо шире, чем принято считать. Это, в свою очередь, объясняет недопустимость и опасность восприятия процедуры банкротства в качестве некоего «сакрального» правового явления.