В современном международном частном праве принцип наиболее тесной связи предполагает не только выявление преобладающей территориальной связи, но и учет материально-правовых факторов (защита слабой стороны, предпочтительность сохранения действительности сделки и др.). В статье обосновывается тезис о том, что, будучи изначально построенным на территориальной локализации отношения, анализируемый принцип в ходе своего развития обогащался достижениями других доктринальных подходов к решению коллизионного вопроса, в числе которых существенное значение имеет концепция «правительственного», или «государственного», интереса американского правоведа Б. Карри. Достижение учения Б. Карри усматривается в гениальной попытке преодолеть механический подход коллизионных норм, расширить предметное поле оценки уже на этапе решения коллизионного вопроса и в конечном итоге оценить материально-правовой результат этого решения в рамках понимания права как инструмента защиты человека государством. Тем не менее материально-правовые факторы, вопреки одному из главных постулатов учения Б. Карри, вовсе не заменяют традиционные коллизионные нормы. В той мере, в какой механизм коллизионно-правового регулирования балансирует предсказуемость и гибкость решений, он дополняет поиск территориальной связи материально-правовыми соображениями. Проведенный анализ позволяет заключить, что содержание принципа наиболее тесной связи в международном частном праве Российской Федерации в русле общемировых тенденций развития подходов к решению коллизионного вопроса является комплексным, на что указывает разъяснение Пленума Верхового Суда РФ о том, что «при определении наиболее тесной связи суд», во-первых, устанавливает «преобладающую территориальную связь» и, во-вторых, «может принимать во внимание, применение права какой страны позволит наилучшим образом реализовать общепризнанные принципы гражданского права и... его институтов». Как следствие, именно сочетание территориального и материально-правового компонентов в содержании принципа наиболее тесной связи обеспечивает надлежащий баланс предсказуемости и гибкости современного механизма коллизионно-правового регулирования.

В статье изучаются вопросы, связанные с недобросовестным поведением железной дороги, которая неосновательно получает выгоду за счет иных участников обязательств по перевозке грузов. Рассматриваются ситуации, когда железная дорога использует юридически действительные факты (сделки) в качестве мнимых оснований получения имущества (денег) от грузовладельцев и стимулирует их предоставить недолжное. Предлагается квалифицировать это поведение железной дороги как злоупотребление правом, совершенное с целью неосновательного обогащения. На основе анализа сложных договорных связей (договора об организации перевозок грузов, договора в форме подачи-принятия заявки на перевозку грузов, договора перевозки грузов и др.), формирующихся между субъектами правоотношений по перевозке грузов (грузоотправителями, грузополучателями, владельцами инфраструктуры и перевозчиками), выявлены условия, которые благоприятствуют получению неосновательного обогащения железной дорогой, а именно совмещение железной дорогой разных правовых статусов (перевозчика, владельца инфраструктуры, агента третьего лица и др.), снятие с нее бремени исполнения обязательств и рисков ответственности за их неисполнение, положение слабой стороны у контрагентов железной дороги. По мнению автора, для того чтобы препятствовать ссылкам на юридические факты как на основания обогащения, необходимо признавать надлежащим основанием экономическую цель правоотношения. Отмечено, что такая экономическая цель является единой для всей системы правоотношений по перевозке грузов и что ее нарушение лишает железную дорогу права требовать исполнения по сделке, поскольку предъявление этого требования должно считаться злоупотреблением правом. Аргументировано, что контрагент железной дороги, осведомленный об отсутствии оснований предоставления имущества со своей стороны, не впадает в правовую ошибку, коль скоро является слабой стороной в договоре.

Распространенная практика введения в субъектах Российской Федерации различных запретов и правил, объясняемых необходимостью решения острых социальных проблем и достижения конституционно значимых целей, приковывает внимание к проблеме ограничения законом субъекта РФ основных прав и свобод человека и гражданина. На примере регулирования розничной продажи безалкогольных тонизирующих напитков в статье рассматриваются соответствующая законопроектная работа, судебная практика, условия и содержание вводимых ограничений. Законами субъектов РФ предусматриваются запреты на продажу безалкогольных тонизирующих напитков несовершеннолетним, на розничную торговлю в образовательных и медицинских организациях, а также в местах проведения мероприятий с участием молодежи, на потребление таких напитков несовершеннолетними в общественных местах. Предпринимались и попытки принятия федерального закона с аналогичным содержанием, однако с учетом отрицательной позиции Правительства РФ и аргументов об отсутствии однозначных научных данных о вреде «энергетических» напитков Государственная Дума отклонила четыре законопроекта. Анализ региональных законов проводится в контексте разграничения предметов ве́дения и полномочий между федеральными органами государственной власти, отраслевого законодательного регулирования и положений ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Ограничения на продажу «энергетических» напитков рассматриваются в рамках содержания законодательства о защите прав ребенка, гражданского законодательства и иных правовых актов, а также правовых позиций Конституционного Суда РФ. Выявлена неопределенность в толковании конституционного положения об ограничении прав и свобод человека и гражданина федеральным законом, которая приводит к противоречиям в судебной практике.

В статье рассматривается российская система публичной власти в контексте конституционной реформы. Целью исследования является комплексный теоретико-правовой анализ современного состояния конституционно-правового закрепления системы публичной власти в России. Исследованы нормативные правовые акты, опосредующие реализацию конституционной реформы в России; доктринальные источники и значимый зарубежный опыт, имеющий отношение к предмету исследования. Использованы методы: общефилософские, общенаучные, частнонаучные, специальные. В работе определены основные свойства закрепленной в Конституции РФ системы публичной власти с учетом таких параметров, как особенности построения федеративных отношений как основания разграничения функций и полномочий субъектов публичной власти по вертикали, состояние системы разделения властей в контексте баланса сдержек и противовесов, степень правовой защищенности и самостоятельности органов местного самоуправления. Автором установлено, что конституционная реформа в части закрепления системы публичной власти позволила развить и укрепить принцип субсидиарности при разграничении предметов ве́дения и полномочий во взаимоотношениях между органами государственной власти Российской Федерации и ее субъектов, уточнить пространственный предел государственного властвования Федерации с помощью конституционной легитимации федеральных территорий, создала основу для преодоления «конфликта компетенции» между государственным и муниципальным уровнем власти, обеспечения конституционно-правового баланса между ветвями власти на федеральном уровне в целях предупреждения развития несистемных конфликтов в системе сдержек и противовесов и предупреждения возникновения конституционных кризисов власти. Закрепляемая система публичной власти сохраняет необходимые дискреционные механизмы для корректирующей настройки механизма действия ее отдельных элементов в целях достижения баланса публичных функций, полномочий и решаемых задач.

Под рациональным использованием природных ресурсов в земельном праве предложено понимать увеличение экологической результативности их использования, включая повышение качества. Выделены виды общественных отношений по рациональному использованию природных ресурсов в земельном праве: 1) улучшение состояния природной среды и экологической ситуации в целом; 2) повышение качества земли как отдельного природного ресурса и природного объекта; 3) рекультивация земель; 4) восстановление земель; 5) добавочное воспроизводство плодородия земель; 6) иные отношения, направленные на повышение устойчивости экологических систем, частью которых является земля. На примере ч. 2 ст. 8.7 КоАП РФ, п. 2 ст. 45, п. 2 ст. 46 и п. 1 ст. 47 ЗК РФ показано значение разграничения рационального и неистощительного использования природных ресурсов в земельном праве для правоприменения. Предложенное разграничение позволяет преодолеть правовую неопределенность при привлечении к административной ответственности и при принудительном прекращении прав на земельные участки за невыполнение обязательных мероприятий по улучшению земель. Обосновано исключение из объективной стороны административного правонарушения, предусмотренного ч. 2 ст. 8.7 КоАП РФ, бездействия по обязательному улучшению земель. К причинам предлагаемого изменения нормы отнесены: 1) отсутствие в правоприменительной практике фактов привлечения к административной ответственности по ч. 2 ст. 8.7 КоАП РФ за невыполнение обязательных мероприятий по улучшению земель; 2) признание судами в большинстве случаев конструкции ч. 2 ст. 8.7 КоАП РФ формальным составом; 3) исследование ч. 2 ст. 8.7 КоАП РФ в науке земельного права исключительно с позиции невыполнения обязательных мероприятий по защите земель и охране почв; 4) объектом административного правонарушения являются только общественные отношения в сфере защиты и охраны земель от негативного воздействия.

Работа стала четвертой в цикле исследований автором различных аспектов независимости судебной власти. Она посвящена реализации принципа несменяемости судей как одной из провозглашенных гарантий их независимости. В статье анализируется институциональная и индивидуальная независимость судов и судей, делается вывод об особой роли именно индивидуальной независимости судей в обеспечении независимости судебной власти в целом. В рамках исследования внимание читателя обращается на составные элементы несменяемости судей: период наделения статусом федеральных судей и специальную процедуру приостановления и прекращения их полномочий. Автор подвергает критике установленные законодателем различные предельные возрастные цензы, по достижении которых у судей прекращаются полномочия. Подобный дифференцированный подход, по его мнению, вступает в противоречие с общеправовым принципом равенства и отраслевым — единства статуса судей. Вследствие этого руководство высших судов с учетом возможности их многократного переназначения впадает во вредную зависимость от лица, имеющего право выдвигать их кандидатуры на должности председателя и заместителей председателя соответствующего суда. Даются неутешительные прогнозы по реализации конституционной поправки, расширяющей полномочия Президента по лишению статуса судей Конституционного, Верховного судов, кассационных и апелляционных судов Российской Федерации. В работе подробно рассматривается процедура привлечения судей к дисциплинарной ответственности, призванная опять-таки защищать их независимость, но с учетом имеющихся недостатков позволяющая использовать этот механизм в целях контроля и давления на судей. В этой связи автором обосновывается и предлагается внушительный список мер, направленных на изменение ситуации. Эти меры предусматривают изменение составов квалификационных коллегий судей, ограничения участия в них судейского руководства и вышестоящих судов, их расширение судьями Конституционного Суда и усиление в них общественного участия, установление возможности оспаривания решений квалификационных коллегий судей гражданами-заявителями.

В статье обосновано определение понятия «механизм раннего предупреждения», предложен узкий и широкий подходы к его интерпретации, проанализированы имманентные юридические, политические и административные параметры. Показана корреляция принципов субсидиарности, пропорциональности и наделения компетенцией в рамках механизма раннего предупреждения, отмечена их неразрывная связь и обусловленная этим практическая проблематика. Исследованы основные формы и способы регламентации процедуры реализации механизма раннего предупреждения в государствах — членах ЕС. Указано, что основные различия прослеживаются в контексте фиксируемого круга субъектов права проведения проверки, а также степени детализации (конкретизации) сферы регулируемых правоотношений. На основе анализа содержания некоторых мотивированных заключений национальных парламентов сделан вывод о том, что отсутствие единого понимания принципа субсидиарности на европейском и национальном уровнях, а также критериев его соблюдения непосредственно отражается на механизме раннего предупреждения, что проявляется в снижении эффективности его реализации. Уделено внимание правовой природе и специфике режимов «желтой карты» и «оранжевой карты» как разновидности форм реализации механизма раннего предупреждения. Сделан вывод о том, что на текущем этапе режимы «карт» являются недостаточно действенным инструментом воздействия национальных парламентов на законодательный процесс ЕС. Отмечается проблематика организации межпарламентского сотрудничества в рамках механизма раннего предупреждения. Подчеркивается, что фактически национальные парламенты действуют вслепую при проведении проверок соответствия проектов законодательных актов принципу субсидиарности. В статье сделан вывод о том, что механизм раннего предупреждения в актуальной модификации нельзя в полной мере квалифицировать в качестве инструмента обеспечения дополнительной легитимации решений наднациональных органов. Сформулированы предложения по совершенствованию институциональной конфигурации механизма раннего предупреждения.

Право на истину (right to truth) — это феномен, появившийся в международном праве примерно с 1980‑х гг. Его развитие связано с репрессиями авторитарных правительств стран Латинской Америки в условиях нивелирования основных прав человека, которые породили негативную реакцию общества. Общемировая потребность в справедливости и сохранении стабильного мира обусловила постепенное распространение института на другие регионы мира. Уникальность разработанных методик, позволяющих сохранять в общественном сознании память о масштабных событиях преступлений против личности, совершенствовать и наполнять содержанием право на получение информации (право знать), предоставляет возможность говорить о праве на истину как об одном из наиболее перспективных механизмов системы защиты прав человека. В статье автор предпринимает попытку выявить содержание права на истину на современном этапе, объем включенных в него гарантий, а также рассматривает частные его случаи применительно к праву знать обстоятельства преступлений, включая случаи насильственных исчезновений, факты о жертвах, об их судьбе и местонахождении, об установлении преступников, о правах потерпевших и их семей. Автор резюмирует, что право на истину является динамично развивающимся комплексным институтом международного права, мощным орудием в руках органов международной юстиции в борьбе с виновными в совершении наиболее тяжких преступлений лицами и в профилактике преступлений, инструментом становления подлинно правового, демократического государства. В его основе лежит обычное международное право, дополняемое в общем виде специальными нормами договорного права. Неполнота материального регулирования восполняется правоприменительной деятельностью международных судов. По своей правовой природе право на истину базируется на позитивных международных обязательствах государств осуществлять уголовное преследование, оказывать содействие другим государствам, международным органам и на негативных обязательствах как средстве превенции.

Уголовный кодекс Российской Федерации дополнен статьей 762 — инновационной нормой об освобождении от уголовной ответственности с применением судебного штрафа. Новизна ее в том, что она предусматривает: 1) условное освобождение от уголовной ответственности; 2) применение меры принуждения к лицу, считающемуся невиновным в силу презумпции невиновности; 3) ее применение связано с уплатой денежной суммы в бюджет. Кроме того, для ее применения согласие потерпевшего не требуется. В практике нет единообразия при толковании нового закона. Цель статьи — обобщить практику применения новой нормы, концептуально ее осмыслить и дать рекомендации по ее применению. В статье сделан вывод о том, что судебный штраф не является мерой ответственности. Согласие платить деньги в бюджет и их уплата — это «доброе дело», форма заглаживания вреда, причиненного преступлением обществу в результате нарушения правопорядка. Этого может быть достаточно для освобождения от ответственности, если нет потерпевшего. Норма о судебном штрафе дополняет нормы УК РФ о деятельном раскаянии (ст. 75) и примирении с потерпевшим (ст. 76) и особенно актуальна при отсутствии потерпевшего, когда применение названных статей проблематично. Если же есть потерпевший, причиненный ему вред (в том числе и моральный) должен быть возмещен и заглажен. То обстоятельство, что для применения судебного штрафа согласие потерпевшего и прокурора не требуется, не означает, что суд вправе игнорировать их мнение.

В статье рассматриваются методологические проблемы понимания состава преступления в доктрине и современной науке уголовного права. Анализируются философские подходы к определению сути данного явления, влияние классической школы уголовного права на формирование таких понятий, как «преступление» и «состав преступления», раскрываются предпосылки и причины разноуровневого понимания состава преступления в дореволюционном и советском уголовном праве. Выявлено соотношение преступления и состава преступления (на основе признаков данных правовых понятий) и поставлены вопросы о нетождественном понимании одних и тех же явлений в уголовном праве. Автором констатируется, что состав преступления не может отождествляться с понятием «преступление» и являться основанием уголовной ответственности. Состав всегда представляет собой законодательную (нормативную) модель, а не реальность. Реальностью же является только совершенное преступление, которое и влечет возникновение соответствующих правоотношений. В конфликтных общественных отношениях, характеризующихся совершением противоправного преступного деяния, существует само преступление, но не состав этого преступления. Автор предлагает выделять состав в рамках признака противоправности преступления, а не преступления в целом. С этой точки зрения доказывается, что диспозиция уголовноправовой нормы обуславливает модель конкретного противоправного деяния и его признаков (объективных и субъективных), так как в реальной жизни состав связан именно с теми признаками, которые описаны в диспозиции правовой нормы. Диспозиция не подменяет собой состав, наоборот — состав противоправности раскрывается в диспозиции уголовно-правовой нормы. Методы исследования: формально-догматический, историко-правовой, сравнительно-правовой.

В статье анализируется норма об уголовной ответственности за склонение к самоубийству и содействие его совершению (ст. 110.1), включенная в УК РФ в связи с активизацией деятельности «групп смерти» в социальных сетях. Особое внимание автор уделяет вопросам дифференциации ответственности, ставя под сомнение целесообразность закрепления в ч. 1–3 данной статьи формальных составов преступлений, предусматривающих ответственность за «нерезультативное» склонение к самоубийству и содействие его совершению. Подробно анализируется соотношение общественной опасности склонения к самоубийству и содействия его совершению. Приводятся примеры квалификации указанных деяний по совокупности, когда их совершение не влечет самоубийство потерпевшего или его попытку, подчеркивается искусственный характер такой совокупности. Автор приходит к выводу о необходимости отказа от дробления взаимосвязанных действий — склонения к самоубийству и содействия его совершению — на два самостоятельных состава преступления в ч. 1 и 2 статьи. В качестве дискуссионного исследуется вопрос отграничения анализируемых деяний от доведения до самоубийства, доказывается обоснованность законодательного решения о признании их более общественно опасными. Отдельное рассмотрение в статье получает вопрос о характере детерминирующей связи в составе «результативного» склонения к самоубийству и содействия его совершению. Вопреки традиционным воззрениям, отмечается, что действия склоняющего или содействующего лица выступают необходимым (обязательным) условием совершения самоубийства, то есть находятся с ним в обуславливающей связи, а не в причинно-следственной. При рассмотрении вопросов квалификации автор раскрывает содержание понятия «покушение на самоубийство», критически оценивая при этом предложения о его замене на «попытку самоубийства». Обозначаются неочевидные признаки анализируемых преступлений (адресность и специальная цель), позволяющие отграничить их от уголовно ненаказуемых деяний. В завершение формулируются предложения по изменению уголовноправовой нормы.

В статье поставлена цель квалифицировать возведенные в браке постройки и вложения, осуществленные в имущество одного из супругов, с точки зрения действующей системы объектов гражданских прав, определить надлежащие способы защиты возникающих в связи с этими объектами интересов супругов. По результатам анализа норм гражданского и семейного законодательства автором выявлена проблема правовой необеспеченности интересов супруга как участника общей совместной собственности в возмещении затрат, понесенных в связи с осуществлением вложений в содержание или улучшение имущества другого супруга, а также в приобретении права собственности на постройку, возведенную в период брака на участке, правообладателем которого является другой супруг, при отсутствии первичной регистрации права на нее. Установлено, что прямое применение гражданско-правовой системы объектной квалификации при определении состава общего имущества супругов, подлежащего разделу, приводит к взаимообусловленной утрате эффективности норм гражданского и семейного законодательства (погашающих действие друг друга) и лишению обозначенных интересов супруга законной защиты. Обосновывается, что защита интереса в возмещении произведенных затрат на улучшение или содержание личной собственности одного из супругов может быть обеспечена только посредством дополнения Семейного кодекса РФ специальной нормой, фиксирующей законность этого интереса и определяющей способ его защиты. Интерес же супруга в приобретении права собственности на постройку, возведенную в период брака на участке, правообладателем которого является другой супруг, если первичное право собственности на постройку не зарегистрировано, может получить защиту лишь в результате адаптации принципов объектной квалификации недвижимых вещей к режиму общей совместной собственности супругов посредством расширения сферы действия исключения из принципа внесения либо посредством введения исключения из принципа superficies solo cedit.