В статье дается анализ основных процессов, породивших такой феномен, как «публичное право». Проблема публичного права — одна из фундаментальных проблем юриспруденции. Классическая дихотомия публичного и частного права никогда не утратит своего значения, а поиск их гармоничного взаимодействия лишь подогревает интерес мыслителей к данному вопросу во всем мире. Сто́ит согласиться, что обращение к подобной проблематике всегда вне конкуренции, так как дает основание для выработки оптимального правового регулирования, приемлемого для того или иного социума. Само понятие «публичности» проделало долгий путь, чтобы окончательно закрепиться в политическом и правовом лексиконе. В Дигестах Юстиниана знаменитый римский юрист Ульпиан пишет: «Публичное право, которое (относится) к положению римского государства, частное, которое (относится) к пользе отдельных лиц; существует полезное в общественном отношении и полезное в частном отношении. Публичное право включает в себя святыни (sacra), служение жрецов, положение магистратов» (Д.1.1.1.2). Таким образом, от древнеримского форума через средневековые корпорации к политическим партиям современности публичное пространство непременно в той или иной мере контролировалось государством. Именно вмешательство государства в частную сферу определило характер «публичного» вообще и публичного права в особенности. Эти процессы определили и современные политические ландшафты, и систему публично-правовых институций. Хотя в значительной мере мотивации, которые подействовали на формирование публичного права, имели догматический формальный и виртуальный, воображаемый характер, их влияние принимало вполне реальные черты и вело к реальным политическим и юридическим последствиям.

В настоящее время отсутствует правовая регламентация заключения и исполнения договора на выполнение социологических исследований. В статье доказывается, что рассматриваемый договор относится к гражданским договорам об оказании услуг, соответственно, в случае спора должны использоваться общие нормы гл. 39 Гражданского кодекса РФ («Возмездное оказание услуг»). Международный кодекс ICC/ESOMAR применяется к отношениям по оказанию социологических услуг, если стороны в тексте своего договора изложили положения Международного кодекса. К существенным условиям договора на выполнение социологических исследований методом анкетирования следует отнести: предмет договора; вид и характеристики собираемой информации; метод исследования; респондентов исследования; конфиденциальность персональных данных респондентов; срок (период) и место проведения исследования. Предметом рассматриваемого договора будут основные действия сторон: исполнитель проводит социологическое исследование (собирает, целенаправленно обрабатывает и передает определенную информацию), а заказчик принимает и оплачивает оказанные услуги. Собираемая информация предназначена для установления и анализа социальных тенденций, закономерностей развития общества, решения проблем социума в целом, группы населения и отдельного коллектива. Несущественными условиями договора на выполнение социологических исследований методом анкетирования являются условия о методике проведения анкетирования, качестве проведения исследования, об оформлении результата исследования и о порядке передачи информации, размере и порядке вознаграждения за оказанные услуги, об ответственности за неисполнение обязанностей сторон и др. Предлагается закрепить в законе простую письменную форму любой разновидности договора на выполнение социологических исследований — независимо от цены договора, личности заказчика и исполнителя, с указанием того, что несоблюдение простой письменной формы договора влечет его недействительность.

В статье через призму норм действующего законодательства и соответствующей правоприменительной практики анализируется статус органов и должностных лиц прокуратуры как субъектов защиты и субъектов нарушения конституционного права граждан России на обращение в органы, реализующие публичную власть. Тогда как сама норма-принцип основного российского закона о праве граждан на обращение рассматривается и как конституционное право, и как конституционная гарантия. Автором выделены основные практические проблемы, правовые пробелы и коллизии использования гражданами своего конституционного права на обращение, их причины, предложены варианты их устранения как на правоустановительном (правотворческом), так и на правоприменительном уровнях. Отмечается, что введенная в Кодекс РФ об административных правонарушениях в 2011 г. статья 5.59, предусматривающая административную ответственность за нарушение установленного порядка рассмотрения обращений граждан, хотя и является весьма действенным инструментом правовой охраны указанного конституционного права, однако также нуждается в корректировке, поскольку содержит в диспозиции лишь общие формулировки и, увы, практически никак не раскрывает объективную сторону данного административного правонарушения. В то же время органы прокуратуры уже давно наработали определенную практику по применению ст. 5.59 КоАП РФ как средства публично-правовой защиты нарушенного права граждан на обращение. Но вот как быть, если субъектом нарушения права граждан на обращение являются сами прокурорские работники с их особым статусом субъектов правонарушения, тогда как возбуждение дел по ст. 5.59 КоАП РФ в силу закона является элементом исключительной компетенции именно прокуроров? Поиску ответа в том числе и на этот вопрос посвящена настоящая статья.

Основываясь на положениях общей теории систем и теории права, с учетом философских объективных установок автор работы отстаивает позицию о том, что, несмотря на отнесение законодателем правовых норм, обеспечивающих охрану воинского правопорядка, к разным институтам уголовного законодательства, их необходимо рассматривать как систему, представляющую собой целостное, относительно самостоятельное, элементное образование уголовного права. Аргументируется, что эта система по своему типу относится к открытым системам, поскольку даже в условиях частичного выделения в структуре уголовного закона она способна реагировать на внешнюю среду через точки соприкосновения с ней. Учитывая различные вызовы и угрозы воинскому правопорядку на входе, она, преобразовав их, позволяет на выходе обеспечить предупреждение воинской преступности и уголовно-правовую охрану этого правопорядка. Констатируется, что данная система основана на множестве внешних и внутренних связей ее элементов и более крупных образований. Среди таких связей выделяются генетические (связи порождения), координации, субординации и структурные внутрисистемные связи, которые в своей совокупности поддерживают гомеостаз системы военно-уголовных норм, т.е. обеспечивают ее существование и функционирование. Структура этой системы зависит от ее предметно-функционального предназначения — обеспечения уголовно-правовой охраны воинского правопорядка в мирное и военное время. Проведенный анализ интегративных свойств данной системы, ее типологическая характеристика и предметно-функциональное назначение позволили сделать вывод, что система военно-уголовных норм представляет собой подотрасль уголовного права.

Недооценка важности решения проблем в деятельности правоохранительных органов в контексте применения преступниками новых цифровых технологий может привести к тому, что высокотехнологичная преступность не заменит, например, традиционные формы хищений, но может придать эффект резкой гипоксии предупредительной деятельности, при которой не хватит запланированных правоохранительных сил и средств реагирования на возникающие угрозы. Актуальность статьи заключается в том, что при оценке использования современных цифровых технологий в научной литературе и нормативном обеспечении особый упор делается на специфические функции данных технологий автоматически анализировать какой-либо массив данных и с помощью набора алгоритмов принимать решения по оптимизации процессов и деятельности, то есть способности упростить человеческие взаимоотношения. Однако опыт правоохранительной деятельности показывает, что отсутствие правоохранительного обеспечения защиты общества от негативного использования технологий приводит к тому, что реакция следует уже на преступные последствия их применения. Создание систем искусственного интеллекта (ИИ) привело к серьезным социальным изменениям, происходит своеобразная трансформация общественных отношений под влиянием цифровой экономики, которая неизбежно создает предпосылки для зарождения особого преступного поведения. В статье был сделан краткий анализ информации из открытых источников о возможностях преступного применения искусственного интеллекта. Поставлена цель проанализировать различные возможности создания новой модели защиты от киберпреступности под контролем правоохранительных органов в условиях новых угроз от преступного использования технологий ИИ и новой промышленной революции.

Статья посвящена анализу введенного Уголовно-процессуальным кодексом РФ нового основания признания лица подозреваемым — возбуждения в отношении него уголовного дела, неоднозначно воспринятого учеными-процессуалистами. Проведен ретроспективный анализ законодательного регулирования этого основания придания лицу статуса подозреваемого. Дана оценка различным доктринальным позициям о его достоинствах и недостатках. Показана востребованность нового основания признания лица подозреваемым в правоприменительной практике на основе статистических данных, согласно которым свыше половины уголовных дел в России возбуждаются в отношении конкретного лица. Выявлена взаимосвязь возбуждения дела по факту совершения преступления и в отношении конкретного лица. Обоснован вывод о том, что признание лица подозреваемым в случае возбуждения в отношении него уголовного дела направлено на обеспечение его права на защиту от уголовного преследования. Вместе с тем вынесение постановления о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица влечет возможность применения к нему мер уголовно-процессуального принуждения. Показано, что подозрение является материальным основанием признания лица подозреваемым. Подвергнута критике позиция о том, что вынесение постановления о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица является утверждением о совершении им деяния, запрещенного уголовным законом: в этом случае констатируется лишь предположение, которое в ходе дальнейшего расследования станет утверждением или будет опровергнуто. Критикуется практика разделения уголовных дел на имеющие судебную перспективу и не имеющие таковой, влекущая нарушения прав и законных интересов подозреваемых в совершении преступления.

Международное сообщество переживает начало новой эры в развитии международного экологического права, где в защиту прав на здоровую окружающую среду выступают не только международные межправительственные и неправительственные организации, государства, но и юные активисты по всему миру. С 2020 г. государства взяли на себя обязательство начать осуществлять определяемые на национальном уровне вклады, принятые в соответствии с Парижским соглашением 2015 г. (Российская Федерация входит в число участников данного Соглашения). С 2020 г. также начинает действовать Пятая Монтевидейская программа по развитию и периодическому обзору экологического права, реализуемая под эгидой ЮНЕП. Таким образом, ООН пытается активизировать процесс совершенствования и имплементации международно-правовых норм международного экологического права в национальное законодательство государств-членов. Обзор международной и национальной практики по экологическим спорам говорит о тенденции к увеличению данного вида споров, что, в свою очередь, свидетельствует об увеличении уровня правовой культуры и правового сознания граждан. Это люди, неравнодушные к своему будущему и будущему следующих поколений, к здоровой окружающей среде и к благополучной жизни на Земле. Важно понять, что в соответствии с такими принципами международного экологического права, как «окружающая среда — общая забота человечества» и «взаимосвязь охраны окружающей среды, мира, развития, обеспечения прав человека и фундаментальных свобод», ответственность за загрязнение окружающей среды (в широком понимании данного термина) несет каждый из нас: граждане, компании, государства, международные организации, и в достижении цели защитить ее должны быть заинтересованы все.

В исторической науке заметен возрастающий интерес к изучению образов прошлого, образов исторической реальности, а реконструкция ментальностей становится приоритетным направлением в сфере исторического познания.

В статье обозначена задача нахождения (выработки) методологического инструментария для ретроспективного изучения правовой ментальности, а также ее последующей репрезентации. Историками и теоретиками права уделяется всё большее внимание процессу формирования понятий и обозначающей их терминологии. Вместе с тем «надпонятийное поле» — поле образов — заключает в себе значительный потенциал как для реконструкции, так и для репрезентации ментальностей и исторических феноменов (явлений, событий). Понятие лишь один из триггеров формирования образов, с ним связанных и отчасти им порождаемых. Правовые концепты являются объектом лингвокультурологии права как одной из ее ветвей. Вместе с тем автор полагает, что историческая юридическая наука должна более активно, на междисциплинарной основе, использовать соответствующий научный инструментарий. В части реконструкции правовых явлений и феноменов их образ поможет более системно и полно изучить явления, погруженные в ментальность соответствующей эпохи. В части репрезентации правовых явлений — удачно подобранный, узнаваемый реципиентом результатов правового исторического исследования образ может выполнять роль ретранслятора «контекстуально упакованной» информации (с элементами как рационального, так и оценочного, эмоционального) о правовом историческом явлении (феномене).

В статье сделана попытка реконструкции и репрезентации на основе хронотопной, образной модели феномена «ябеда» в значении «злоупотребление процессуальными правами». В основу реконструкционной и репрезентационной модели положен образ-символ судебного процесса как «дороги — пути — тропы — стези» и ябеды как «пут».

В статье приводится сравнительно-правовой и сравнительно-исторический анализ одного из аспектов института третейского суда, а именно выборности арбитра. Договорной, негосударственный характер третейского разбирательства оставляет за спорящими сторонами широкую свободу волеизъявления, в том числе и в вопросе определения личности посредника или посредников в разрешении спора. Основное внимание в статье уделено выявлению ключевых черт, на которые должны обращать внимание спорящие стороны при выборе третейского судьи (судей). Римские юристы детально установили и обосновали набор личностных черт, которым должен обладать арбитр, для поддержания общей идеи неоспоримости судебных решений. Третейский судья, исходя из норм римского права, должен быть свободным человеком, физически здоровым, с развитым интеллектом, с жизненным опытом, не запятнавшим себя аморальными поступками, не замешанным в противозаконной деятельности, не заинтересованным в определенном исходе дела. В Средние века система обязательных требований к посреднику в споре сократилась в связи с упрощением общественных отношений, регулировавшихся нормами обычного права, что отразилось в законодательных памятниках. Приоритет имело высокое сословное положение, этническое и конфессиональное соответствие судьи спорящим лицам. В Новое время практически абсолютизируется свобода тяжущихся в выборе третейских судей с учетом тенденции к индивидуализации интересов сторон конфликта и невозможности нормативно учесть все частные обстоятельства многообразных споров, которые могли бы повлиять на выбор арбитра. Лишь при разрешении хозяйственных споров стороны руководствовались наличием у судьи специальных знаний, дающих возможность понять суть имущественного спора и принять справедливое решение. Проведенный анализ позволил выявить преемственность положений римского права и требований, предъявляемых к третейскому посреднику в Средние века и Новое время. Историческое сопоставление обнаружило тенденцию к уменьшению числа обязательных черт кандидата в арбитры, что определяло растущую значимость свободы спорящих сторон как наиболее значимого признака третейского суда.

В последние годы Россия инвестировала значительные активы в проекты уникальных научных установок класса «мегасайенс», строящихся или уже функционирующих на территории зарубежных стран, преимущественно государств — членов Европейского Союза: Международный термоядерный исследовательский реактор — ИТЭР (Франция), Европейский рентгеновский лазер на свободных электронах — European XFEL, Большой адронный коллайдер (Швейцария и Франция) и др. Насколько надежны, безопасны подобные инвестиции в условиях санкционной политики Запада, включая ЕС, против нашей страны, в какой мере они защищены принципом иммунитета государств и международных организаций, общепризнанного, но неодинаково интерпретируемого и применяемого в разных правовых системах?

В статье данные вопросы рассматриваются в контексте развития судебной практики наднационального института судебной власти ЕС — Суда Европейского Союза и сформулированной в ней концепции относительного иммунитета (immunité relative).

После сравнительно-правового обзора современного состояния источников права и доктрины по вопросам иммунитета государств и международных организаций анализируются и оцениваются решения Суда ЕС и правовые позиции его генеральных адвокатов:

 — по делу «Махамдиа против Алжира» 2012 г., в котором Суд ЕС впервые сформулировал применительно к государствам концепцию относительного иммунитета;

— по делам «Рина» и «Сьюприм» 2020 г., где Суд ЕС уточнил толкование понятия acta iure imperii (акты публичной власти), в отношении которых за государствами сохраняется иммунитет в ЕС, и распространил свою концепцию относительного иммунитета на международные межправительственные организации.

В заключительном разделе рассмотрены правовые вопросы, не получившие пока четкого ответа в практике Суда ЕС. В этой связи указаны возможные направления ее эволюции, а также исследованы другие новейшие решения Суда ЕС, которые могут затрагивать национальные интересы России в контексте сотрудничества с государствами — членами ЕС в научно-технической сфере, включая мегасайенс, и в других областях.

В XXI в. с развитием биотехнологий и технологий искусственного интеллекта начинается незаконное тестирование гена или внедрение голоса человека, его изображения, телодвижений в соответствующие электронные процедуры, а затем имитирование похожего голоса человека, телодвижений и т.д., что может привести к нарушению личных прав. С момента образования КНР были проведены четыре кодификации гражданского законодательства — в 1954, 1962, 1979 и 2001 гг. Однако все они по разным причинам не реализовались. 28 мая 2020 г. в Китае впервые приняли Гражданский кодекс Китайской Народной Республики, который вступил в силу 1 января 2021 г. ГК КНР стал основным законом рыночной экономики в Китае. Он состоит из 7 частей: «Общая часть», «Вещное право», «Договоры», «Личные права», «Брак и семья», «Наследование», «Деликтная ответственность» и «Дополнительные положения». В статье анализируются особенности гражданско-правовой защиты прав человека в новом ГК КНР в эпоху развития биотехнологий и искусственного интеллекта, рассматриваются положения о правовом обеспечении прав человека при незаконном занятии медицинской и научно-исследовательской деятельностью, связанной с генами, эмбрионами человека, раскрываются способы защиты прав на изображение, голос, частную жизнь и персональную информацию в гражданском праве при нарушении личных прав с применением технологии искусственного интеллекта в Китае, а также разъясняется режим предварительного судебного запрета в гражданском праве и способы поиска баланса разных личных прав и интересов в ГК КНР.

В статье анализируются нормативные проблемы следственного эксперимента. Констатируется, что в результате крайней лаконичности правовой регламентации многие аспекты базируются на научных разработках. Цель следственного эксперимента — установление соответствия или несоответствия алгоритма следообразования в результате производимых следователем опытных действий тому механизму, который имел место при совершении преступного деяния.

Выделяются условия следственного эксперимента: 1) исключение опасности для здоровья и жизни его участников; 2) сходство обстановки с той, что имела место в период проверяемого события; 3) добровольность участия; 4) недопустимость воспроизводства преступления.

Дифференцируются случаи, в которых требуется участие лица, совершившего действие в ходе преступления (для проверки индивидуальных свойств и навыков), и в которых возможна замена данного лица дублером (для проверки принципиальной возможности явления, не связанной с индивидуальными качествами). Основной участник следственного эксперимента, если проверяются его личные свойства, должен иметь процессуальный статус свидетеля, потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого. Выделяются специфические участники следственного эксперимента: дублер и ассистент, которые не наделяются самостоятельным процессуальным статусом.

Рассматриваются предложения об участии в следственном эксперименте всех лиц, которых так или иначе касаются результаты опытных действий. Такие предложения нереалистичны, вместо этого предлагается применять видеозапись для фиксации хода следственного эксперимента, которая может быть продемонстрирована другим участникам судопроизводства.

 С учетом правовой природы следственного эксперимента констатируется невозможность изъятия материальных объектов непосредственно в рамках данного следственного действия, они могут быть изъяты после его завершения, в ходе осмотра или выемки.

По мере развития технических возможностей по разведке и эксплуатации континентального шельфа усиливалось стремление прибрежных государств расширить ареал их юрисдикции на «подводной территории» (территории морского дна). Благодаря активизму судей Международного трибунала по морскому праву понятие континентального шельфа для целей международного морского права было существенно развито. Благодаря этому прибрежные государства — участники Конвенции по морскому праву 1982 г. получили возможность устанавливать внешнюю границу континентального шельфа, способную при определенных условиях выходить даже за пределы 350 морских миль от исходной (базовой) линии.

Споры между государствами о континентальном шельфе в основном возникают в связи с необходимостью разграничения морских районов, богатых источниками живых и неживых ресурсов. В подобных случаях может потребоваться разграничение континентального шельфа между смежными государствами (с общей границей) либо расположенными друг напротив друга, т.е. их делимитация (delimitation) на основании ст. 83 Конвенции по морскому праву. Предметом спора становится внешняя юридическая граница континентального шельфа государства, где он выходит за пределы 200 морских миль от базовой линии данного государства (континентальный шельф за пределами 200 морских миль), примыкает к району, являющемуся общим наследием человечества, вне юрисдикции какого-либо из государств.

По вопросу определения границ континентального шельфа за пределами 200 морских миль решение Международного трибунала по морскому праву от 14.03.2012 «О делимитации морских пространств между Народной Республикой Бангладеш и Республикой Мьянма» имеет на сегодняшний день прецедентное значение, поскольку ни один международный суд ранее к данному вопросу не обращался.