В статье рассматриваются основные подходы к определению понятия «публичная власть», сложившиеся в теории государства и права, науках конституционного и административного права. Анализ теоретико-правовых воззрений позволил автору сделать вывод о том, что публичная власть в теории государства и права позиционируется как институционализированная легальная социальная власть, поддерживаемая силой принуждения и осуществляемая в пределах определенной территории или социальной общности. Общетеоретические выводы и положения получили развитие в публично-правовых (государственно-правовых) исследованиях. В отечественной теории конституционного права преобладает концепция публичной власти как народовластия, согласно которой вся власть в Российской Федерации принадлежит ее многонациональному народу. Помимо этого, в науке конституционного права широко распространен системный подход к определению понятия «публичная власть», при котором, как правило, выделяется три ее вида (формы, уровня): непосредственная публичная власть (непосредственное народовластие, общественная власть), государственная власть, муниципальная власть. В науке административного права исследования публичной власти не получили такого распространения, как в конституционно-правовой науке. Вместе с тем анализ научных источников позволил автору в качестве основных подходов выделить институциональный (когда публичная власть рассматривается через призму властных органов) и функциональный (публичная власть как совокупность функций и полномочий властных органов и организаций, наделенных государственно-властными полномочиями). Сделан общий вывод о том, что независимо от исходных позиций, которыми оперируют различные публично-правовые науки, базовыми свойствами публичной власти являются легитимность, системность, институциональность, функциональность.

В статье проанализировано понятие гражданско-правового договора, закрепленное действующим законодательством Российской Федерации, что позволило сделать вывод о том, что это понятие — устоявшееся правовое явление, нашедшее закрепление в нормативных актах. Отдельно обозначены некоторые аспекты о госконтрактах, поскольку аналогичные соглашения на перевозку морских грузов — самостоятельный институт права, берущий начало в указанном правовом институте. В статье также рассмотрены особенности частноправового договора с учетом доктринальных исследований, в том числе проведенных в связи с принятием Кодекса торгового мореплавания. Определены основные тенденции в исследованиях института частноправового договора как способа регулирования в международном морском праве в общетеоретическом и практическом аспектах. Рассмотрены как общетеоретические тенденции, направленные на исследование глобальных тем, так и частные, касающиеся отдельных, узкоспециальных проблем, в том числе вновь сформированные в связи с развитием общества, появлением абсолютно новых форм взаимодействия, например цифровизацией общественных отношений. Проанализирована практика применения частноправового договора в международном морском праве, а также судебная практика рассмотрения споров по обозначенной теме. Исследовано российское законодательство, регулирующее данные отношения, с учетом изменений как на федеральном уровне, так и на ведомственном. Проведена классификация обозначенных изменений с учетом уровня субъектов, их вносивших. В результате исследования определено, что мы можем наблюдать процесс формирования абсолютно новых правоотношений, складывающихся в процессе применения частноправового договора как одного из способов регулирования в международном морском праве, с учетом геополитических реалий — санкционного режима, ограничений и созданных с их помощью противоречий и трудностей. Сделан вывод, что действующее законодательство в настоящее время реформируется, и даны предложения по его совершенствованию.

Владение является сложным для понимания феноменом гражданского права, что обуславливает многочисленные исследования его правовой природы. Владение имеет давнюю историю, в течение которой его содержание трансформировалось. Автор проанализировал различия в содержании понятия владения на примере гражданского законодательства Германии, Франции, Италии, Швейцарии, Австрии и Испании. Многозначность понятия владения приводит к тому, что в доктрине этот термин используется для описания явлений, не соотносящихся с владением как институтом вещного права. Так, учеными при исследовании и описании понятий, связанных с цифровизацией гражданского оборота, часто используется термин «владение» применительно к цифровым активам, токенам и т.д. Обоснована невозможность употребления терминологии вещного права к цифровым объектам. Проанализировано значение передачи владения при переходе права собственности по договору купли-продажи вещи и при возникновении права собственности на вещь по договору подряда. Сформулирован вывод, согласно которому установление владения является возможностью субъектов, свойственной исключительно правовому режиму вещей, но не иных объектов гражданских прав. Сформулировано понятие добросовестного давностного владения и сделан вывод о его правовой природе. Высказана и аргументирована точка зрения, согласно которой доктринальная классификация владения в зависимости от вида вещи (движимая или недвижимая) на обычное и «книжное» для целей дифференциации способов его защиты является спорной. Обращено внимание на то, что владение может выступать как факт и как правомочие. При этом как юридический факт владение необходимо дифференцировать для целей защиты интересов управомоченной стороны.

В теории уголовного права существует множество подходов к пониманию понятия и содержания компьютерных преступлений. Часть авторов придерживаются строго нормативного подхода, используя термин «преступления в сфере компьютерной информации» и относя к этой категории деяния, предусмотренные главой 28 УК РФ. Другие авторы оперируют понятиями: «компьютерные преступления», «информационные преступления», «киберпреступления», «преступления в сфере высоких технологий», «интернет-преступления» и др. В работе также представлен анализ зарубежных нормативных актов, демонстрирующий существенную разницу в направлениях регулирования уголовной ответственности за совершение компьютерных преступлений. Отсутствие единого подхода создает препятствия для эффективной научной и законотворческой деятельности. В статье предпринимается попытка разработать наиболее полное и точное определение, охватывающее преступления, связанные с использованием компьютерных технологий. Автор доказывает, что термин «компьютерный» является несколько устаревшим и требует замены, как ранее использовавшийся в уголовном законе термин «электронно-вычислительная машина». Последние изменения в различных отраслях права характеризуются использованием прилагательного «цифровой», что вполне применимо для уголовного права. Отталкиваясь от концепции «цифровая информация», ранее разработанной учеными-правоведами, автор предлагает формулировку новой дефиниции, охватывающей преступления, связанные с использованием компьютерных технологий. При конструировании дефиниции автор в первую очередь учитывает объект посягательства, а в качестве дополнительных признаков — орудия, средства или способ совершения деяния. По итогам исследования приводится авторское понятие преступлений против безопасности цифровой информации — это общественно опасные деяния, причиняющие вред или ставящие в опасность причинения вреда состоянию защищенности процессов поиска, сбора, хранения, обработки, предоставления, распространения цифровой информации, совершаемые с использованием информационно-телекоммуникационных технологий или нарушением правил их использования.

В статье проанализировано состояние российской доктрины международного права и дана критическая оценка ее состояния, связанная с тем, что проблематика Антарктики традиционно относится к международному морскому праву, при этом сформулировано понятие международного антарктического права как межотраслевого международно-правового института, обладающего определенной самостоятельностью в рамках международного территориального права. Отмечено, что проблематика Антарктики вышла за рамки познавательного интереса академического сообщества, перейдя в плоскость столкновения геополитических интересов государств, чем были обусловлены попытки пяти государств установить свой суверенитет путем секторального деления. Договор об Антарктике 1959 г. установил уведомительный порядок создания антарктических станций, современный режим управления обеспечивается деятельностью институциональных механизмов. При наличии около 100 антарктических станций и баз, открытых государствами, их международно-правовой статус остается неопределенным. Особое значение проблема приобрела в связи с тем, что российские станции расположены в секторах территориальных притязаний, что порождает конкурентные процессы. Посредством заключения двусторонних договоров с государствами, выдвинувшими территориальные претензии, можно частично нивелировать конкуренцию юрисдикций в отдельных областях сотрудничества. В документах, принимаемых Консультативными совещаниями Договора об Антарктике (КСДА), уделено внимание лишь проблемам размещения станций и вопросам их проверки при осуществлении инспекционной деятельности. В целях восполнения пробела автором предложено определение антарктической станции как юридического анклава государства, на который распространяется исключительная юрисдикция государства-учредителя и устанавливается иммунитет от юрисдикции других государств. Поддержание и развитие присутствия России в Антарктике обеспечивается российским антарктическим законодательством. С целью развития российской экспедиционной инфраструктуры (в том числе антарктических станций и полевых баз) важно разработать и принять положение о статусе российской антарктической станции, в связи с чем предложены меры по совершенствованию законодательства.

Международные межправительственные организации, являясь субъектами международного права, играют важную роль в современных международных отношениях. Государствам принадлежит ключевое место в их деятельности. В настоящее время существуют различные правовые формы участия государств в работе международных организаций. Каждая форма обладает своими особенностями, которые выражаются прежде всего в наличии и объеме прав и обязанностей, а также уровне и условиях взаимодействия государств и международных организаций. При этом вопросы об участии или неучастии государства в деятельности международной организации, в выборе формы такого участия находятся исключительно в его ве́дении, что является одним из элементов государственного суверенитета. Очевидно, что у государств существуют самые разные причины и основания выбора формы взаимодействия с международной организацией, при этом, как правило, они отталкиваются от собственных интересов. В статье проведен сравнительно-правовой анализ современных форм участия государств в деятельности международных организаций, приведены их практические примеры, отмечены отличия, преимущества и недостатки. Повышенное внимание уделено институту членства, имеющему особый статус среди действующих форм участия государств в международных организациях. Выявлены особенности правового статуса члена международной организации, его разновидности, способы и основания приобретения, приостановления и утраты членства. Рассмотрены правовые аспекты взаимодействия государств с международными организациями в качестве кандидатов в члены, партнеров, наблюдателей, специально приглашенных стран. Проведенный анализ позволяет утверждать, что существование разных форм участия государств в международных организациях является безусловным достижением современного международного права, позволяющим государству принимать наиболее подходящие ему способы сотрудничества с международными организациями.

В статье излагается авторское ви́дение содержания муниципальной процессуальной деятельности, основания ее выделения из структуры общей муниципальной деятельности, осуществляемой субъектами местного самоуправления при решении вопросов местного значения и других вопросов, закрепленных в Федеральном законе от 06.10.2003 № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации». Под муниципальной процессуальной деятельностью предлагается понимать динамическую целенаправленную, нормативно обусловленную деятельность органов местного самоуправления, осуществляемую путем принятия ими в развитие содержащихся в законах процессуальных норм муниципальных правовых процессуальных актов и применения процедур, обеспечивающих реализацию ими своих полномочий по решению вопросов местного значения и других нормативно обусловленных вопросов, а также обеспечения осуществления населением местного самоуправления и участия в нем органов территориального общественного самоуправления и других общественных объединений. Автор считает, что применение на практике муниципальных процедур является правовым условием решения органами местного самоуправления вопросов местного значения и иных нормативно обусловленных вопросов. Муниципальная процессуальная деятельность выступает неотъемлемым подвидом муниципальной деятельности, включающим в себя учредительную, правотворческую, контрольную, кадровую, финансовую и иную деятельность, осуществляемую субъектами местного самоуправления. Актуализация муниципальной процессуальной деятельности обусловливается положениями ч. 3 ст. 132 Конституции Российской Федерации (в редакции 2020 г.), установившими необходимость осуществления взаимодействия органов местного самоуправления и органов государственной власти для наиболее эффективного решения задач в интересах населения, проживающего на соответствующей территории. Необходимость решения этой задачи повышает значение научных исследований по проблемам совершенствования муниципальной процессуальной деятельности как подвида процессуального обеспечения деятельности органов местного самоуправления.

В статье рассмотрены отдельные аспекты квалификации преступлений сексуальной направленности, обусловленные примечанием к ст. 131 Уголовного кодекса РФ о приравнивании лиц до 12 лет к находящимся в беспомощном состоянии. На практических примерах обозначены особенности различных по объективным характеристикам сексуальных посягательств, объединенных на основании анализируемого примечания под действие одной нормы — статьи 132 УК РФ. В силу исследуемого примечания развратные действия лиц в отношении указанного возраста, в том числе совершаемые бесконтактно, составили юрисдикцию нормы о насильственных действиях сексуального характера. Внешние обстоятельства деяний, составляющих в настоящее время насильственные посягательства сексуального характера, свидетельствуют об их существенной разности. По мнению автора статьи, правоприменитель должен иметь возможность назначить наказание за преступление, исходя из непосредственных характеристик совершенного деяния, и, принимая во внимание широкую собирательную конструкцию ст. 132 УК РФ, иметь возможность назначения менее строгого наказания, чем существуют сегодня. Снижение сроков в рассматриваемых составах позволит, во-первых, соразмерно определять наказание за совершение бесконтактных интеллектуальных (бесконтактных) развратных действий в отношении лиц, находящихся в возрасте до 12 лет, и, во-вторых, восстановить иерархию тяжести наказаний за деяния, исходя из важности охраняемого законом блага. Предложены меры по изменению юридической техники построения норм гл. 18 УК РФ, направленные на самостоятельное закрепление насильственных деяний сексуального характера в отношении лиц, не достигших 12-летнего возраста. Автором обоснована целесообразность включения в Уголовный кодекс РФ самостоятельной нормы о насильственных преступлениях сексуального характера, совершенных в отношении несовершеннолетнего лица.

В статье рассмотрены концептуальные основы правовой регламентации отношений, связанных с результатами оперативно-розыскной деятельности. С учетом жизненного цикла результатов оперативно-розыскной деятельности выделены следующие информационные процессы (группы общественных отношений), от качества правовой регламентации которых зависит возможность их использования и, соответственно, достижение цели оперативно-розыскной деятельности и назначения уголовного судопроизводства: формирование результатов ОРД, хранение и уничтожение результатов ОРД, представление результатов ОРД, использование результатов ОРД. Формирование результатов ОРД определяет существование всех последующих общественных отношений, с ними связанных. На данном этапе выделены 2 группы относительно обособленных общественных отношений: определение наличия оснований и соответствие условий проведения ОРМ; непосредственно проведение ОРМ и оформление полученных результатов. Качество правовой регламентации указанных отношений определяет возможность стабильного формирования результатов ОРД и определенность в их оценке получателем. Представление результатов ОРД включает совокупность общественных отношений, возникающих в связи с их передачей во внешнюю для ОРД информационную среду. Правовое регулирование данных отношений должно обеспечивать защиту сведений об ОРД, тем самым гарантировать устойчивость данной деятельности в целом. Использование результатов ОРД включает общественные отношения, связанные с введением результатов ОРД и их адаптацией под требования законодательства, определяющего деятельность получателя. Регламентация процессов использования результатов ОРД может предусматривать для них дополнительные требования, но таковые должны иметь под собой объективные основания и могут трансформироваться ввиду повышения качества формирования результатов ОРД. Обосновано, что в силу разнородности общественных отношений, связанных с результатами ОРД, отсутствуют предпосылки формирования единого правового института результатов ОРД. На основе анализа теоретических представлений о системе оперативно-розыскного права обосновывается наличие отдельных правовых институтов, содержащих нормы, регламентирующих данные общественные отношения.

В свете доктринальных дискуссий относительно целесообразности дополнения отечественного уголовного законодательства категорией «уголовный проступок» в статье исследованы законотворческие инициативы Верховного Суда РФ 2018 и 2021 гг. Констатируется как переработка первоначального законопроекта, так и нерешенность ряда существенных вопросов: соотношения уголовного проступка и малозначительности; совокупности совершения лицом преступления и уголовного проступка; правовой оценки совершения лицом деяний, ряд из которых (или все) могут быть отнесены к уголовным проступкам; соотношения обстоятельства освобождения от уголовной ответственности в связи с применением иных мер уголовно-правового характера (вследствие признания деяния уголовным проступком) и иных обстоятельств освобождения от уголовной ответственности (к примеру, в связи с деятельным раскаянием или примирением с потерпевшим). Утверждается о необходимости тщательной ревизии перечня уголовных проступков. Формулируются конкретные практические рекомендации по его формированию посредством не только отнесения к таковым преступлений, но и путем криминализации распространенных административных правонарушений (в качестве примера приводятся данные о количестве лиц, привлеченных к административной ответственности по ст. 6.1.1 (побои) и 7.27 (мелкое хищение) КоАП РФ). Высказывается точка зрения относительно целесообразности включения в отечественную правовую систему института уголовных проступков ввиду преобладания ожидаемого положительного эффекта и дискуссионности ряда доводов против введения уголовного проступка (отказ от концепции «маленького, но жесткого» уголовного закона; размывание границ между преступлениями и правонарушениями; нивелирование разницы между наказанием и иными мерами уголовно-правового характера и т.д.).