В статье анализируются важнейшие аспекты процесса, который принято называть революцией. В этом процессе государственность претерпевает трансформации, в которых государственный интерес как сущность государства побуждает и инспирирует через череду переворотов и трансформаций вырабатывать все новые формы, притом что сама эта сущность остается неизменной. Государственный переворот, диктатура, чрезвычайные положения и террор остаются основными этапами революционного преобразования, совершаемого в различных исторических условиях. Легальность как внешняя форма процесса сохраняет свое значение на разных этапах, меняя свои нормативные очертания. Легитимность же находится в постоянном поиске своего источника, завершая его опять-таки в границах государственности. Важным инструментом преобразований является насилие, поочередно принимающее облик «божественного», «мифологичного», нормативного и обеспечивающее режим диктатуры (чрезвычайной ситуации, приобретающей хронический, перманентный характер) необходимыми средствами. «Суверенная» диктатура противопоставляется «комиссарской», а суверенное насилие, как правоустанавливающее, - насилию правоподдерживающему. Юридические аспекты революционного процесса представляются наиболее артикулированными и значимыми, что должно привлекать к ним внимание историков революционных событий и идей.

В статье показана значимость горного права, а также правового регулирования горной промышленности как основы развития социально-производственной базы Российской Федерации. Рассмотрены исследования ведущих ученых в области природоресурсного и экологического права, посвященных концепциям горного права. Сформулирована позиция по поводу определения места горного права в системе отраслей права, а также по поводу дефиниции понятия «горное право». Реализована попытка раскрытия семантики предмета горного права. Исследовано содержание горных правоотношений.

В статье анализируется понятие «рациональное использование природных ресурсов» в экологическом праве. Показывается, что как в законодательстве, так и в правовой науке оно необоснованно употребляется в значениях неистощительного использования природных ресурсов; использования природных ресурсов, не затрудняющего их эксплуатацию; использования природных ресурсов, не приводящего к нарушению законодательства, и др. Выявлены два общих правовых критерия рационального использования любых природных ресурсов: достижение максимальной эффективности их использования при существующем уровне развития техники и технологии; при таком объеме негативного воздействия, который окружающая среда способна самостоятельно переработать. На основании указанных критериев под рациональным использованием любых природных ресурсов предложено понимать использование природных ресурсов, характеризующееся максимальной эффективностью с точки зрения баланса частных и публичных интересов в экологическом праве при существующем уровне развития техники и технологии и при таком объеме негативного воздействия, который окружающая среда способна самостоятельно переработать в силу ее ассимилирующей способности. В статье сформулированы правовые отличия рационального использования природных ресурсов от неистощительного использования; дополнительные юридические критерии, отдельно характеризующие рациональное использование возобновляемых и невозобновляемых природных ресурсов. Дополнительным юридическим критерием рационального использования возобновляемых природных ресурсов является наращивание устойчивости естественных экологических систем, природных и природно-антропогенных объектов. К дополнительным юридическим критериям рационального использования невозобновляемых природных ресурсов относятся: максимально полное их использование и/или извлечение; экономное расходование с наименьшими потерями при существующем уровне развития техники и технологии. Под рациональным использованием возобновляемых природных ресурсов предложено понимать такое их использование, которое приводит к наращиванию устойчивости естественных экологических систем, природных и природно-антропогенных объектов. Рациональное использованием невозобновляемых природных ресурсов - это максимально полное их использование и/или извлечение, экономное расходование с наименьшими потерями при существующем уровне развития техники и технологии и при таком объеме негативного воздействия, который окружающая среда способна самостоятельно переработать.

В статье саморегулируемые организации рассматриваются как субъекты, непосредственно задействованные в системном регулировании экономики путем осуществления ими своих функций, направленных на упорядочивание отношений применительно к саморегулируемым видам деятельности. В определенных отраслях экономики федеральными законами предусмотрены национальные объединения саморегулируемых организаций: порядок их создания, функции, права и обязанности. До появления саморегулируемых организаций некоторые из указанных функций, в том числе регулятивные, дисциплинарные, обеспечительные, контрольные, выполнялись государственными органами. Передача государственных функций саморегулируемым организациям и их национальным объединениям является одним из приоритетных направлений государства в рамках административной реформы, сопряженным с проблемами как объективного, так и субъективного характера. К проблемам объективного характера относятся законодательные ограничения количества саморегулируемых организаций в определенной отрасли экономики, пробелы в нормативном урегулировании процессов создания национальных объединений саморегулируемых организаций, определения их правового статуса, прав и обязанностей. К проблемам субъективного характера относятся ненадлежащее выполнение полномочий отдельными должностными лицами исполнительных органов государственной власти, противоречия внутри профессиональных сообществ. По мнению автора, для преодоления указанных проблем необходимо последовательно придерживаться основных направлений Концепции совершенствования механизмов саморегулирования, для чего следует: во-первых, сформировать единые подходы к регулированию деятельности института национальных объединений саморегулируемых организаций, законодательно определив понятие «национальное объединение саморегулируемых организаций», его правовой статус; во-вторых, избегать необоснованного ограничения прав участников профессиональных сообществ на объединение в саморегулируемые организации.

В статье анализируются общие подходы к исследовательской программе и учебной дисциплине «экономический анализ права». Автор отстаивает точку зрения, согласно которой необходимо разграничивать такие направления научных исследований, как «право и экономика» и «экономический анализ права». Приведены аргументы в поддержку такого разграничения. Далее даны авторские основные характеристики «экономического анализа права». В самом общем смысле определяются методологические и идеологические основы этого научного направления. Утверждается, что «экономический анализ права» является одним из проявлений более широкого явления, именуемого «экономическим империализмом». По мнению автора, «экономический империализм» представляет собой попытку распространить феномены неоклассической экономической теории и неоинституционализма на сферы общественных отношений, не связанные с экономикой (т.е. экономический подход ко всем социальным вопросам). Ключевыми понятиями «экономического империализма» являются редкость, цена, альтернативные издержки, выгоды. Далее исследуется отношение отечественных правоведов к «экономическому анализу права». При этом условно выделены три группы ученых, которые либо относятся к нему скептически, либо принимают, но с критическим уклоном, либо относятся положительно, но трактуют несколько иначе, чем это традиционно принято в западной науке. Автор доказывает необходимость исследований, охватывающих пограничную тематику права и экономики. Приводятся аргументы в поддержку данной точки зрения. В заключение сделан вывод о том, что необходимость исследований на стыке права и экономики в настоящее время очевидна, причем это касается не только юридической, но и в равной мере экономической науки. При этом взаимодействие наук должно осуществляться на равных, а коррективы должны касаться обеих отраслей знания. В этой связи исследования «права и экономики» могут стать одним из наиболее перспективных направлений разработки в рамках как юриспруденции, так и экономики.

В статье исследуются некоторые ошибки дефинирования правовых понятий на примере антикоррупционного законодательства РФ. В частности, предметом критического научного анализа выступили юридические понятия «коррупция» и «конфликт интересов». Формирование российских юридических понятий проанализировано с учетом межотраслевых связей российской системы права и их соответствия нормам международного права. Авторами показаны такие ошибки дефинирования, как избыточность правовых терминов, двусмысленность и неточность юридических формулировок, использование «равнообъемности» (синонимичности) понятий, несовпадение объема понятия с его содержанием, тавтология, неадекватность правовых дефиниций. Анализ отечественного законодательства (его ретроспективы и современного состояния) позволил сделать вывод, что «технически» российское правовое поле вполне может быть адаптировано под восприятие норм международного права и передового опыта зарубежного законодательства, касающихся наиболее эффективных средств борьбы с коррупцией.

Проект раздела «Меры общественной безопасности» сформулирован в соответствии с авторской концепцией принудительных мер медицинского воздействия, согласно которой принудительное лечение не имеет уголовно-правового характера, так как по своей правовой природе, как и другие меры медицинского воздействия, является мерой безопасности, которая регулируется предписаниями, традиционно включенными в Уголовный и Уголовно-процессуальные кодексы PФ, а базовые положения закреплены в Законе РФ от 02.07.1992 № 3185-I «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». В проекте нашли отражение основные требования законодательной техники, касающиеся структуры нормативного текста и ясности изложения нормативных предписаний. В результате их соблюдения в главе «Принудительные меры медицинского воздействия» появились новые статьи, части статей и примечание. Ряд статей изменили свое расположение. При конструировании заголовков раздела, главы, статей и уголовно-правовых предписаний учтены рекомендации законодательной текстологии, направленные на повышение их качества. Заголовки, генерализующие нормативные тексты главы, приведены в точное соответствие с их содержанием. В начальной статье главы сформулирована дефиниция ключевого понятия «принудительные меры медицинского воздействия». В качестве основания назначения и применения принудительных мер медицинского воздействия указана опасность лиц, совершивших общественно опасные деяния или преступления, обусловленная психическим расстройством. Впервые в рамках отдельной статьи обозначены критерии назначения принудительного лечения в медицинских организациях различного типа, оказывающих психиатрическую помощь. В отдельные статьи выделены субинститут освидетельствования лица, в отношении которого применяется принудительное лечение, и субинститут продления, изменения и прекращения принудительного лечения. В рамках данного раздела разработана целостная теоретическая модель главы «Принудительные меры медицинского воздействия» и дана краткая законодательно-текстологическая характеристика каждой статьи и ее структурных элементов.

В статье раскрывается содержание такого квалифицирующего признака вандализма, предусмотренного ч. 2 ст. 214 УК РФ, как совершение деяния группой лиц. Устанавливая рассматриваемый квалифицирующий признак, законодатель исходил из большей общественной опасности группового вандализма не только по сравнению с вандализмом, осуществленным одним лицом, но и по сравнению с вандализмом, совершенным в соучастии с юридическим разделением ролей, при котором помимо исполнителя вандализма выделяются также организатор, подстрекатель и пособник. Отмечается, что вандализм следует квалифицировать как совершенный группой лиц только в тех случаях, когда соучастники преступления являются соисполнителями, т.е. полностью или частично выполняют действия, входящие в объективную сторону состава преступления, предусмотренного ст. 214 УК РФ. Исходя из законодательного определения исполнителя преступления (ч. 2 ст. 33 УК РФ), отмечается, что соисполнительство могут образовывать действия только тех соучастников, которые принимали непосредственное участие в осквернении зданий или иных сооружений, порче имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах, либо совершали эти действия посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости и других обстоятельств, предусмотренных УК РФ. Соисполнители могут действовать одновременно, действия соисполнителей могут быть последовательными, возможно также совершение соисполнителями разных действий. Однако общим для всех соисполнителей является то, что совершенные ими действия полностью или частично соответствуют указанному в законе описанию объективной стороны вандализма. В статье критически оценивается практика квалификации как совершение преступления группой лиц действий тех соучастников вандализма, которые во время и на месте совершения преступления только оказывают содействие исполнителю преступления, такие решения встречаются и при квалификации вандализма. На основе анализа судебной практики, разъяснений Верховного Суда РФ установлено, что такая практика противоречит сложившемуся в целом практическому пониманию группового преступления.

В статье рассматриваются криминалистические проблемы противодействия организованной преступной деятельности в сфере страхования в современной России. Автор наглядно показывает степень разработанности данной проблематики на уровне теоретико-прикладных криминалистических исследований и как результат проведенного по теме обобщения приводит общую характеристику составленного и размещенного в Интернете для свободного скачивания «Обзора-ревизии "Методики расследования преступлений в сфере страхования и смежные методики, методические рекомендации"». В статье также характеризуется состояние современной правоприменительной практики по выявлению, раскрытию и расследования мошеннической и иной организованной преступной деятельности в сфере страхования. Указывается, что содержание соответствующей правоприменительной практики составляют ряд криминалистически значимых тенденций, которые автор выделяет и обосновывает. Относительно последних делается обобщающий вывод о том, что степень эффективности противодействия организованной мошеннической и иной организованной преступной деятельности в сфере страхования в настоящее время нельзя признать удовлетворительной. В статье приводится содержательный анализ официальных статистических данных о судимости за преступления, предусмотренные ст. 159.5 УК РФ. Автором предлагается к обсуждению типология преступлений в сфере страхования и приводятся аргументы в пользу избранного критерия данной типологизации, в соответствии с которой выделяются четыре типа преступлений в сфере страхования: простое (бытовое, единолично совершенное, внегрупповое), групповое, организованное и организованно-коррумпированное. Приводятся краткие примеры соответствующих типов преступлений. На основании материалов правоприменительной практики в статье обозначены основные направления организованной преступной деятельности в сфере страхования, рассмотрены вопросы криминалистической характеристики организованной преступной деятельности, связанной с совершением мошенничества и других преступлений в сфере страхования, а также сопутствующих им преступлений.

Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза потерпевших играет важную роль в расследовании и рассмотрении в суде дел о сексуальных преступлениях в отношении малолетних. По мнению авторов, состояние экспертной практики по данной категории дел не всегда отвечает потребностям следствия и суда. Суды склонны доверять мнению экспертов и не всегда по существу оценивают обоснованность экспертных выводов, игнорируют несоответствие этих выводов другим доказательствам, собранным по делу. Для изменения сложившейся ситуации авторы предлагают ряд мер. С учетом знаний виктимологии и юридической психологии о психологических последствиях, вызываемых у детей перенесенным сексуальным насилием, необходимо расширить круг вопросов, которые могут быть поставлены перед экспертами при расследовании сексуальных преступлений в отношении малолетних. Определить круг вопросов, которые целесообразно ставить перед экспертами при назначении экспертизы на этапе возбуждения уголовного дела. Наделить экспертов психиатров и психологов правом в рамках производства экспертизы самостоятельно опрашивать свидетелей для получения информации о жизни и развитии испытуемых. При этом установить уголовную ответственность экспертов за заведомое искажение информации, полученной от свидетелей. Признать допустимость формулирования экспертами альтернативных вероятных выводов. Необходимость формулировать альтернативные выводы побудит экспертов выдвигать не одну, а несколько экспертных гипотез, анализировать обстоятельства, подтверждающие и опровергающие каждую из них. Такая практика позволит резко сократить число экспертных ошибок, обусловленных эмоциогенными искажениями формирования внутреннего убеждения эксперта. При развитии правового регулирования производства комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз малолетних потерпевших по делам о сексуальных преступлениях и методики указанных экспертиз целесообразно опираться на международно-правовые стандарты и опыт зарубежных стран.

Статья посвящена мотиву, который в отечественной научной литературе еще не выделялся в таком качестве и не исследовался. Во многом это объясняется тем, что в отечественной криминологии не привлекали к себе должного внимания преступления, порождаемые тоталитарными режимами (исключение - монография В. Н. Кудрявцева и А. И. Трусова «Политическая юстиция в СССР», 2002) и церковью. В статье исследованы понятия одержимости идеей, названы виды одержимости, которые будут предметом изучения в настоящей статье: в связи с исповеданием религиозной веры, установлением тоталитарной диктатуры, фанатизмом футбольных болельщиков. Приводятся многочисленные данные о злодеяниях католической церкви, роли одержимости в установлении нового (тоталитарного) строя и удержания власти. Подчеркивается роль толпы, в связи с чем обосновывается ее деление на толпу-стаю и толпу как определенный слой общества. Одержимые стимулируют толпу и в то же время выявляют в ней фанатиков, готовых выполнять любые поручения, в том числе самые кровавые. Приводятся необходимые аргументы.

Статья посвящена хулиганству - одному из составов преступлений, которое очень давно известно нашему (и не только нашему) законодательству и которое постоянно подвергается изменениям. Отчасти это объясняется тем, что законодатель стремится максимально приблизить формулировки закона к требованиям практики, отчасти тем, что наша жизнь сегодня стремительно меняется и появляются новые формы и виды хулиганства, которых еще совсем недавно не было и даже не могло быть: телефонное хулиганство, хулиганство в социальных сетях системы Интернет. Завтра появится что-то другое. Последние несколько лет резко участились случаи беспричинного нарушения общественного порядка в самолетах, находящихся в воздухе, в поездах и на морском и водном транспорте. Очень часто такие действия хулиганов создают угрозу безопасности работе транспортного средства и ставят под угрозу жизнь и безопасность пассажиров и других лиц, находящихся на борту транспортного средства. 3 апреля 2017 г. Федеральным законом № 60-ФЗ в Уголовный кодекс были внесены изменения, касающиеся ответственности за хулиганство и преступления, связанные с хулиганскими мотивами. Таких изменений два. Во-первых, ч. 1 ст. 213 УК РФ была дополнена п. «в»: «на железнодорожном, морском, внутреннем водном или воздушном транспорте, а также на любом ином транспорте общего пользования»; во-вторых, в Уголовный кодекс была внесена новая статья 267.1 «Действия, угрожающие безопасной эксплуатации транспортных средств». В статье дан анализ этих изменений.

Первые международно-правовые акты универсального масштаба, имевшие целью ограничение права государств на войну, начали разрабатываться лишь в конце XIX - начале XX в. Автор проводит юридический анализ всех таких международно-правовых актов, уделяя особое внимание Уставу Лиги Наций, принятому в 1919 г., где содержались весьма существенные ограничения традиционно признававшегося права государств на войну. Тем не менее логическое толкование Устава Лиги Наций приводит к выводу о наличии в нем своего рода процедурной уловки, использование которой открывало перед государствами широкие возможности для обращения к войне. Рассматривая Парижский договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики 1928 г. (Пакт Бриана - Келлога) как первый универсальный международный договор, установивший запрет агрессивной войны, автор обращает особое внимание на его существенные недостатки, один из которых состоял в том, что упомянутый запрет касался исключительно войны в собственном смысле этого слова, тогда как иные формы применения вооруженной силы в международных отношениях государств оказались, по сути, вне сферы его действия. Указанное обстоятельство обусловило необходимость выработки определения агрессии и закрепления такого определения в международном акте. Предпринятые в этом направлении усилия также нашли освещение в данной статье. Обстоятельному исследованию подвергаются и другие (помимо двух вышеупомянутых) многосторонние, а также двусторонние международные договоры, открывшие путь к формированию принципа неприменения силы в международных отношениях, закрепленного впоследствии в Уставе ООН. Кроме соответствующих международных норм, предметом исследования стали и доктринальные разработки, в частности те, которые относятся к периоду зарождения науки международного права и свидетельствуют о постепенном укоренении в правосознании идеи о необходимости ограничения права государств на войну.

Перевозка сырой нефти и продуктов ее переработки традиционно относятся к разряду затратных и опасных мероприятий. Страхование таких грузов испытывает не меньшие сложности. Требуется объединение капиталов владельцев судов. В то же время вина за наступление страхового случая, как правило, возлагается на фактического перевозчика. Страховая платежеспособность основывается на расходах, предшествующих формированию страховых выплат. Тогда как калькуляцию страховой стоимости проще поручить консолидированной группе страховщиков. Только в этом случае ограничения ответственности безупречны, а характер рисков соответствует максимальному уровню страховой защиты. В итоге пределы ответственности устойчивы к любому из убытков. Однако взаимное страхование заключается в создании новых страховых продуктов, где компенсация и защита прочно связаны между собой. Появление могущественного финансового траста приводит к кумуляции активов и их адресному распределению. В результате преодолевается крайняя разобщенность показателей операционного риска. Заключаемые срочные контракты приближают начало выплаты компенсаций по одному только первичному риску. Гарантии предстоящего покрытия устанавливаются свободно, а рисковое обязательство инкорпорируется в прямые затраты по страховой премии. Фонды IOPC увеличивают ликвидность активов.

Статья посвящена методологическим особенностям античной юриспруденции. Особое значение античного периода развития методологии заключается в том, что именно на этом историческом этапе были заложены принципиальные основы методологической матрицы познавательной деятельности. Разумеется, объективно следует говорить только об элементах научного познания и методологии в период Античности, так как наука в ту эпоху еще не могла выступить способом планомерного и систематического производства научных знаний на основе всестороннего исследования действительности. Тем не менее именно тогда начал складываться методологический базис юридической науки, особенно благодаря теоретическим усилиям греческих мыслителей и выдающихся римских юристов: греческие мыслители взяли на себя разработку теоретической стороны политико-правовой проблематики, а римские юристы стали широко известны благодаря практической деятельности на ниве государства и права. Римское право не только явилось финальной стадией эволюции античной юриспруденции, но и стало итогом развития всей юридической теории и практики древности, втянув в свою орбиту многие важные достижения правовой мысли большей части передовых стран Древнего мира. Таким образом, настоящая статья освещает довольно неоднозначный вопрос о методологических основаниях теории и практики юриспруденции античного времени.

Знаменитого русского адвоката Федора Никифоровича Плевако не зря называли московский златоустом. Современники отмечали его способность оказывать магическое воздействие на суд и присяжных заседателей, умение повернуть судебный процесс в пользу обвиняемого. Он мог установить незримый контакт с аудиторией, вовремя проявить находчивость и остроумие, прибегнув к образному сравнению или мгновенно отпарировав реплику противоположной стороны процесса. Как справедливо подчеркивает современный российский адвокат Г. Резник, Плевако был юристом - профессионалом высочайшего класса, глубоким психологом, проникающим в сокровенные тайники человеческой души, знатоком общественных нравов и быта разных социальных слоев. Знавшие лично Ф. Н. Плевако отмечали присущее ему чувство меры, которое свойственно только подлинно интеллигентному человеку. Он проявлял глубокое уважение ко всем участникам судебного процесса: не видел врагов ни в судьях, ни в прокуроре, ни в свидетелях, ни в присяжных, которых никогда не отводил, а напротив, причислял себя к ним в качестве тринадцатого с совещательным голосом. В обоснование данного вывода в статье приводятся примеры из речей Плевако на многих судебных процессах. Бытует представление о Плевако как исключительно о юристе-практике, совершенно не общественном деятеле, так как он не участвовал в политических процессах типа дела Веры Засулич. Автор статьи разрушает данное представление, ссылаясь на дела о люторических крестьянах, севских крестьянах, о стачке рабочих на фабрике Саввы Морозова и др., отмечая наполненность его речей общественным и политическим смыслом, глубокой гражданственностью и чувством сострадания к народу. Плевако участвовал в комиссии, работавшей над проектом реформы адвокатуры, вместе с А. Ф. Кони, В. Д. Спасовичем, Н. С. Таганцевым, И. Я. Фойницким и другими выдающимися юристами России. Об общественной деятельности Плевако свидетельствует и избрание его в 1907 г. в Государственную Думу. В заключительной части статьи подчеркивается огромная роль Плевако в практической и теоретической юриспруденции России, отмечается, что его наследие подлежит внимательному и глубокому изучению. Необходимо также создать среди практикующих юристов его школу, вооружив ее учеников тонкостью психологического анализа, выразительностью и богатством юридического языка, яркостью и жизненностью образов, блеском стиля и глубиной мысли.

В статье рассматриваются особенности отмены принудительных мер воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетних, специфика деятельности органов, осуществляющих контроль за применением данных мер и направляющих в суд ходатайство об отмене этих мер. Автор приходит к выводу о необходимости обязательного указания в постановлении суда о применении принудительной меры воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетнего на обязанность возложения контроля за исполнением данной меры на специализированный государственный орган. Виды и способы корректировки вынесенного судом приговора намного вариативнее, а возможности применения различных инструментов, позволяющих добиться целей наказания с их помощью, гораздо разнообразнее, чем корректировка назначенной принудительной меры воспитательного воздействия. Применительно к принудительной мере воспитательного воздействия законодателем предусмотрена лишь их отмена, что не соответствует потребностям сегодняшнего дня. Предлагается расширить полномочия суда по корректировке назначенной принудительной меры воспитательного воздействия и предоставить ему возможность не только отменять данные меры, но также заменять одну на другую и корректировать их содержание. Необходимо предусмотреть возможность наложения дополнительных требований и ограничений по отношению к уже назначенной принудительной мере воспитательного воздействия в виде ограничения досуга и установления особых требований к его поведению либо смягчение требований к поведению несовершеннолетнего и ограничению досуга как поощрительной меры в отношении несовершеннолетнего, добросовестно исполняющего назначенные судом меры воспитательного воздействия в течение определенного времени. Еще одной возможностью корректировки назначенных судом принудительных мер воспитательного воздействия должна стать возможность суда в порядке судебного контроля заменить назначенную ранее принудительную меру воспитательного воздействия другой либо применить ее в дополнение к уже назначенным мерам. Делается вывод о том, что в целях эффективной корректировки назначенных судом принудительных мер воспитательного воздействия в отношении несовершеннолетнего при вынесении обвинительного приговора в отношении последнего суд должен назначать наказание и освобождать несовершеннолетнего от его отбывания, а не выносить обвинительный приговор без назначения наказания.