Статья посвящена юбилейным событиям в жизни и творчестве крупного российского историка права Игоря Андреевича Исаева. 11 июня 2020 г. нашему коллеге, выдающемуся историку права, доктору юридических наук, профессору, заслуженному деятелю науки Российской Федерации Игорю Андреевичу исполняется 75 лет. Кроме того, 30 лет И. А. Исаев возглавляет кафедру истории государства и права ВЮЗИ — МЮИ — МГЮА — Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА). С конца 1980-х гг. наш вуз занимает ведущее место в области юридического образования, что стало возможно благодаря научному потенциалу: привлечению наиболее одаренных и профессиональных ученых и преподавателей, которые создают и поддерживают академическую традицию, внедряют инновации. Одним из руководителей команды, добившейся этого успеха и заслужившей авторитет в юридическом мире, является И. А. Исаев. В материале анализируются основные произведения ученого. Представлены его взгляды, в частности в статье указано, что в своих исследованиях он затрагивает области истории государства и права, правовой идеологии, правовой культуры и правового символизма, истории политических и правовых учений, философии права. Биография И. А. Исаева — это путь настоящего ученого, главными событиями которого стали написанные труды, многочисленные ученики и жизнь коллектива кафедры истории, формирование которого невозможно без создания атмосферы свободного научного творчества, профессиональной солидарности и взаимной поддержки.

Фиксируя ситуацию доктринального отставания в освоении проблемы фактического воспитания несовершеннолетнего, автор обращается к ее исследованию с позиций инструментального подхода. На феноменологическом уровне теоретическому анализу подвергнуты сущностные признаки фактического  воспитания: неявность как социального явления, казуистичность, неоднородность социальных поводов для возникновения, явочная добровольность, безвозмездность, непрозрачность круга фактических воспитателей, сохранение непрерывной связи с семьей ребенка, отсутствие юридической связанности с моментом возникновения и прекращения этого вида фактических отношений. На междисциплинарном уровне исследуется внеправовая грамматика фактического воспитания с включением в сферу исследования тесно связанных с ним других социальных явлений, конструкций и институтов, обеспечивающих адекватное научное восприятие этой теоретической конструкции в юриспруденции. Используя политико-правовой подход, дополняющий традиционный догматический подход к исследованию проблемы фактического воспитания, автор преследует цель расширить доктринальные границы решения проблемы фактического воспитания в ее правовом ракурсе, создавая предпосылки для будущих исследований темы в условиях ее методологической подготовленности. Авторские выводы по результатам исследования основаны на том, что правовая проблема фактического воспитания лежит в лоне проблематики семейного воспитания, а не между семейным воспитанием и формами учрежденческой защиты детства, как это нередко позиционируется в науке семейного права. Нормативность отношений по семейному воспитанию ребенка, обеспечиваемая за счет многочисленных актов международного права по вопросам детствосбережения, национальных конституционных норм, а также адресно воспроизводимая на уровне принципов семейного законодательства, общих положений отдельных институтов и конструкций, не позволяет однозначно утверждать, что сегодняшнее законодательное отношение к фактическому воспитанию никак не согласовано с семейно-правовой догматикой.

В статье предлагается использовать выражение «личное пространство» для обозначения «частного» в период осуществления профессиональной деятельности. Под личным пространством понимается индивидуальное по содержанию и параметрам пространство, окружающее человека с его личными связями и коммуникациями, используемыми в личных целях, и отграниченное от сферы труда и других публичных отношений, в пределах которого для комфортного автономного существования человек самостоятельно определяет режим своего и чужого поведения (в том числе устанавливает контакты с одними лицами, не допускает проникновения других лиц, предметов, природных явлений). Личное пространство можно представить в составе частной жизни. Соответственно, притязание на личное пространство входит в субъективное право на тайну и неприкосновенность частной жизни. Правовая оценка вторжения в личное пространство работника зависит от вида и объема действий работодателя, вида технического средства, принадлежности технического средства работнику или работодателю, вида обрабатываемой информации (данных), порядка принятия локального нормативного акта. Границы личного  пространства работника определяются как баланс между интересом работника в тайне и неприкосновенности частной жизни и интересом работодателя в достижении качества и эффективности трудовой деятельности, обеспечении безопасности работников, имущества и информации. В статье обосновывается необходимость включения в локальные акты образовательных организаций запрета для преподавателей во время своих учебных  занятий использовать мобильный телефон, а также оставлять телефон в режиме приема звуковых входящих сигналов. Сформулированы ограничения делать селфи на рабочем месте в периоды, свободные от проведения учебных занятий. Доказывается, что в целях уважения частной жизни целесообразно предусмотреть в законе возможность отказа преподавателя от разрешения на обработку образовательной организацией его персональных данных, не имеющих отношения к трудовой деятельности и целям, изложенным в Трудовом кодексе РФ, без негативных последствий для работника.

Последние законодательные изменения в отношении заключения арбитражного соглашения, инкорпорированного в договор присоединения, способствовали формированию в российской доктрине дополнительной аргументации в пользу квалификации оговорок, предусматривающих рассмотрение доменных споров в соответствии с процедурой UDRP, в качестве арбитражных соглашений. Принимая во внимание ряд процессуально-правовых последствий, детерминированных как фактом заключения арбитражного  соглашения, так и фактом вынесения арбитражного решения, автор ставит вопрос о правовой природе оговорок, предусматривающих рассмотрение споров в соответствии с процедурой UDRP. Исследование основных свойств и признаков указанных оговорок позволило прийти к выводу, что обозначенное в доктрине соотношение публично-правовых и частноправовых начал, свойственных арбитражному соглашению, не отвечает характеру оговорок рассмотрения споров по процедуре UDRP (невозможность отказа правообладателя доменного имени от данной оговорки; отсутствие дерогационного эффекта оговорки и др.). Соответственно, исполнимость данной оговорки не может определяться в соответствии с нормами Федерального закона об арбитраже (третейском разбирательстве) в РФ 2015 г. и Закона РФ о международном коммерческом арбитраже 1993 г., предусматривающими условия заключения арбитражного соглашения, к которым, например, относится принцип эффективного толкования арбитражного соглашения, не исключающий в ряде случаев компетенцию третейского суда при отсутствии подписанного соглашения сторонами. В этой связи автор подвергает сомнению построенную на основании указанных законов аргументацию в пользу неисполнимости данной оговорки.
Исследование отдельных принципов разбирательства спора по процедуре UDRP (ограниченный перечень средств правовой защиты; рассмотрение спора в форме проведения устных слушаний только по инициативе административной комиссии; неоправданно короткий срок, предусмотренный как для направления отзыва на претензию, так и при обращении в компетентный суд; диспаритетный характер оговорки о рассмотрении споров и т.п.) позволило автору статьи сделать вывод о том, что в ряде случаев подобная оговорка носит обременительный характер для правообладателя доменного имени в связи с нарушением принципов законности и независимости при создании и формировании конкретной административной комиссии.

Статья посвящена исследованию используемой в современном российском праве категории «экономическая деятельность». Автор отмечает, что, несмотря на отсутствие легальной дефиниции данной категории, она активно употребляется в действующем законодательстве Российской Федерации (в гражданском, уголовном, административном и в иных отраслях законодательства, в том числе в процессуальном). Указанный законодательный пробел создает проблемы в правоприменительной практике, на что обращают внимание судебные органы: отсутствие определения анализируемого понятия затрудняет установление  подведомственности, поскольку любая деятельность субъектов гражданского оборота имеет экономическую основу. Вместе с тем в ряде документов содержится характеристика экономической деятельности.
В научной доктрине категория «экономическая деятельность» является предметом изучения преимущественно  ученых-экономистов, юристы практически не уделяют внимания рассмотрению данного понятия. Немногочисленные правовые доктринальные суждения и попытки судебных органов дать ее определение недостаточны для полного понимания экономической деятельности с точки зрения права. В статье проанализированы доктринальные и судебные позиции о содержании и признаках экономической деятельности, предпринята попытка сформулировать ее определение. Под экономической деятельностью автор предлагает понимать совершение субъектом права юридических действий на различных уровнях хозяйствования, направленного на производство, распределение, обмен и потребление благ посредством использования своих или привлеченных способностей и имущества в целях удовлетворения своих (или третьих лиц) материальных и духовных потребностей. При этом следует использовать предложенный в правовой доктрине признак  профессионализма для разграничения экономической деятельности, осуществляемой в активной и пассивной формах.

Статья посвящена актуальным вопросам определения эффективности деятельности исполнительных органов государственной власти РФ. Актуальность определяется отсутствием в полном объеме исследований с позиции методологии и практики. Деятельность органов публичной власти РФ изменяется, приобретая новые качества, поэтому необходимы четкие и универсальные критерии ее оценки. Критерии оценки должны быть приближены к социальным показателям и должны отвечать запросам общества. Проводится анализ нормативно-правового регулирования данного вопроса. Исследуются Указы Президента РФ начиная с 2007 г., устанавливающие показатели оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти РФ. Можно наблюдать постоянное изменение методологического подхода к количеству, формулировке и содержанию критериев оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти субъектов РФ. В период с 2007 г. по 2012 г. в основу критериев оценки был положен общественный контроль гражданами эффективности деятельности по предоставлению государственных услуг. В настоящее время подход изменен — общественный контроль был выведен из данной системы и стал регулироваться отдельным нормативным актом. Впервые взята установка на определение уровня критериев оценки, которым должна соответствовать деятельность органов исполнительной власти для признания ее эффективной.
Рассмотрено также нормативное регулирование оценки эффективности деятельности органов исполнительной власти федерального уровня. На национальном уровне отсутствует нормативная база по оценке деятельности федеральных органов исполнительной власти РФ. Сделаны выводы об отсутствии единого подхода к оценке деятельности органов государственной власти федерального и регионального уровней. Выводы могут быть использованы в правотворческой деятельности государственных органов.

Мировая энергетика сегодня сталкивается с новыми вызовами. Речь идет о регулировании энергетических рынков, об охране окружающей среды, устойчивом развитии. Адекватным ответом на эти вызовы может стать использование возможностей многостороннего взаимодействия в рамках международных энергетических  объединений с целью создания эффективных механизмов обеспечения международной энергетической безопасности.
Важность внутриорганизационного (институционального) механизма обусловлена тем, что с его помощью  обеспечивается сотрудничество государств в рамках международных энергетических объединений. Накопленный за более чем полувековую историю существования международных энергетических объединений нормативный материал требует обработки, научной систематизации, а также теоретических обобщений и предложений, имеющих, несомненно, и практическое значение. В настоящей работе впервые в российской науке международного права проводится комплексный научно-правовой анализ вопросов членства, институциональной структуры, порядка работы и взаимоотношения органов, формирования персонала, привилегий и иммунитетов международных энергетических объединений. В ходе научно-правового анализа рассматриваются учредительные акты, соглашения о штаб-квартире, соглашения о привилегиях и об иммунитетах международных организаций, международные договоры, а также
современная доктрина международного права.
Сделанные в работе обобщения и предложения могут быть использованы государствами для совершенствования институционального (внутриорганизационного) механизма действующих международных энергетических объединений, равно как и при проектировании новых объединений. Они могут быть также использованы Российской Федерацией при выработке стратегий взаимодействия с названными
объединениями.
В работе использованы обще- и частнонаучные методы исследования: формально-юридический, историко-правовой, системного анализа, сравнительно-правовой.

Выявлению социальной обусловленности уголовно-нормативных предписаний посвящено множество публикаций. Вместе с тем в науке уголовного права отсутствует какое-либо комплексное исследование, посвященное социальной обусловленности установления уголовной ответственности и наказания военнослужащих. В связи с этим остаются практически не изученными ее суть, особенности и критерии выявления. В статье раскрываются проблемные аспекты понятия и значения социальной обусловленности установления уголовной ответственности и наказания военнослужащих, сформулировано ее авторское определение. Основываясь на распространенном в теории уголовного права мнении о том, что механизм выявления указанной социальной обусловленности состоит из критериев, исследуемых законодателем на соответствующих стадиях процессов криминализации (декриминализации) и пенализации (депенализации) воинских общественно опасных деяний, автор дает их развернутый анализ. Затронута проблема способов правового регулирования уголовной ответственности и наказания военнослужащих. Констатируется, что особенностью определения указанной социальной обусловленности является разрешение законодателем, помимо прочих дилемм, вопроса о необходимости нормативного закрепления специально-воинского или общеуголовного запрета и (или) закрепления в Общей части уголовного закона соответствующих специально-воинских предписаний.
Автор приходит к выводу, что выявление социальной обусловленности уголовно-нормативного предписания об ответственности и о наказании военнослужащих является одной из важных задач современной науки уголовного права, что вызывает необходимость в разработке единого подхода к структуре и содержанию этого процесса. Важнейшим шагом в данном направлении, несомненно, следует считать установление теоретико-правовой сути данной обусловленности. Автор предлагает следующее ее определение — это соответствие уголовно-нормативных предписаний, устанавливающих ответственность и наказание за преступное поведение военнослужащих, вытекающей из потребностей общества объективной необходимости в уголовно-правовой охране воинского правопорядка и других наиболее важных для личности, общества и государства общественных отношений.

В статье обращается внимание на активизацию преступного использования электронной техники, с одной стороны, и цифровизацию криминалистической деятельности по расследованию преступлений, с другой стороны. Констатируется необходимость разработки единой концепции электронной цифровой криминалистики. В статье проанализированы взгляды на сущность указанной концепции и аналогичных концепций иных ученых. Обоснованной критике подвергаются идеи выделения новой отрасли, раздела или подраздела в криминалистике. Исследуя основные мнения ученых по поводу критериев выделения частных теорий в криминалистике, автор делает вывод, что частная теория электронной цифровой криминалистики (обнаружения, фиксации, изъятия, исследования и использования электронной информации и информационно-технологических устройств) полностью удовлетворяет основным требованиям, предъявляемым к частным криминалистическим теориям. Относительно места рассматриваемой частной теории в системе криминалистики обоснованной критике подвергается как размещение данной частной теории в разделе «Криминалистическая техника», так и выделение в рассматриваемой сфере двух отдельных частных теорий, имеющих соответственно технический и тактический характер. Автор констатирует, что концептуальные вопросы частной теории электронной цифровой криминалистики (собирания, исследования и использования электронной цифровой информации и информационно-технологических устройств) должны рассматриваться в рамках раздела «Общая теория криминалистики». В статье подробно рассматривается место данной частной теории в системе иных частных теорий криминалистики и взаимосвязь с ними, а также указывается на ее связь с другими науками, в первую очередь с кибернетикой и информатикой, информационным правом, уголовным процессом, теорией  доказательств, теорией оперативно-розыскной деятельности, судебной экспертизой, общей, юридической и кибернетической лингвистикой.

Государство почти всегда является ключевым политическим понятием в сознании юристов. Часто оно «лишено» истории: древние и современные политические объединения (полис, республику, империю, национальное государство) именуют одним термином, не замечая принципиального различия между ними. В статье подчеркивается различие «универсалистских» и «критических» подходов к государству. Первые стремятся к тому, чтобы увидеть рождение государства во втором тысячелетии до н.э., пытаясь увязать возникновение права с появлением государства. Вторые подчеркивают историческую контекстуальность появления государства — уникального социального института, появившегося в Европе в период раннего Нового времени. Государство — современный (модерный) социальный конструкт, чья действительность обусловлена не только наличием определенной идеи в сознании людей, но и устойчивыми, типизированными социальными практиками. В современном мире право опосредовано государством, во многих случаях монополизировано им. В таком ракурсе история государства часто неотделима от истории права, теория права — от теории государства. Автор статьи придерживается второго подхода и согласен с тем, что право — явление, чье существование долгое время не определялось государством.
Автор резюмирует, что в силу многих причин государство продолжает быть априорной политической категорией в сознании юристов, наблюдающих ежедневные проявления властных механизмов. Для обличения этой «естественности» государства и необходимы критические подходы к понятию и происхождению государства. В статье представлены различные критические концепции государства: от радикального политического эволюционизма до критической концептуальной истории.

В статье изучены правовые подходы Европы и Соединенных Штатов Америки, на которых основывается законодательство, регулирующее использование компьютерных алгоритмов, т.е. систем автоматизированного принятия юридически значимых решений. Установлено, что в указанных юрисдикциях применяются существенно разные концепции.
Европейский подход предусматривает регулирование применения систем автоматизированного принятия решений посредством законодательства о персональных данных. Авторы приходят к выводу о том, что Общий регламент по защите данных не возлагает юридической обязанности на контролеров раскрывать техническую информацию, т.е. открывать «черный ящик», субъекту персональных данных, в отношении которого алгоритм принимает решение. Это может случиться в перспективе, когда законодательные органы конкретизируют положения названного Регламента, в соответствии с которыми контролер должен предоставлять субъекту персональных данных значимую информацию о логике принимаемых в его отношении решений.

В США вопросы прозрачности и подотчетности алгоритмов регламентируются при помощи различных антидискриминационных актов, регулирующих отдельные сферы жизнедеятельности человека. При этом они носят фрагментарный характер и их совокупность не представляет собой комплексную, связанную между собой систему нормативных правовых актов. На практике правовое регулирование осуществляется ad hoc со ссылкой на отдельные законодательные положения, запрещающие обработку чувствительных видов персональных данных. 
В статье утверждается, что в России правовое регулирование алгоритмической прозрачности и подотчетности находится на этапе становления. Имеющееся законодательство о персональных данных позволяет предположить, что отечественный подход к разрешению проблемы «черного ящика» близок к европейскому. При разработке и принятии соответствующих нормативных правовых актов необходимо исходить из того, что субъект персональных данных должен обладать правом на получение информации, объясняющей в доступной форме логику принятого в его отношении решения.

В статье рассматриваются цели, реализуемые в правовом регулировании формирования общественных палат (советов) Архангельска, Барнаула, Волгограда, Екатеринбурга, Сургута (Россия) и социальных, экономических и экологических советов регионов Овернь-Рона-Альпы, О-де-Франс, Новая Аквитания, Бретань, Нормандия (Франция). Высказывается предположение о том, что основными возможными целями являются обеспечение представления гражданами своих интересов и получение от граждан помощи городским властям в решении их задач.
Отмечается сходство требований, предъявляемых к кандидатам в члены российских общественных палат и французских социальных, экономических и экологических советов (необходимость представительства тех, чья жизнь зависит от уровня развития территориальной единицы, в которой действует консультативный орган; запрет на членство тех, кто был замешан в правонарушениях; необходимость представительства общественных организаций). Требования, как совпадающие, так и отличающиеся, направлены прежде всего на обеспечение представительства местного населения. При этом французский законодатель устанавливает требование об обязательном представительстве не любых местных жителей, а выделяемых в их составе по различным основаниям групп и об определенном численном соотношении представителей этих групп.
Что касается порядка формирования, то состав рассмотренных российских консультативных органов определяется органами местного самоуправления, а французских — органами государственной власти, причем и в России, и во Франции задействованы местные организации. Такая процедура (как и часть  требований к кандидатам) направлена прежде всего на отбор лиц, способных квалифицированно помогать органам местного самоуправления в осуществлении их функций, разумеется, при наличии гарантий того,что данные лица будут представителями местного сообщества. В то же время оговаривается, что выборы 
не являются единственным способом обеспечить представительство граждан; к числу альтернативных способов можно отнести, в частности, предусмотренное французским законодательством разделение членов консультативного органа на группы исходя из представляемых ими категорий населения.

Факт совершения преступления впервые в российском уголовном законодательстве определяет действие основополагающих институтов: ответственности и наказания. Определение понятия лица, впервые совершившего преступление, является крайне важной задачей не только для дальнейшего правильного акцентирования внимания правоприменителя на вопросах индивидуализации наказания и уголовной ответственности, но и в целом более четкого восприятия охранительного уголовного правоотношения, вызванного совершением преступного деяния. При всей важности данного понятия ему если и уделяется внимание в теоретических исследованиях, то в основном с точки зрения выяснения юридического содержания. Вопросы же целесообразности введения понятия лица, впервые совершившего преступление, в текст уголовного закона, уголовно-правовой значимости данного обстоятельства среди других влияющих на принятие того или иного уголовно-правового решения до настоящего времени остаются малоисследованными. Любое понятие, которое применяется на практике и имеет реальную значимость для квалификации преступлений, определения основания и пределов уголовной ответственности, а также для назначения наказания, несомненно, требует уголовно-правового закрепления. Отсутствие любого понятия подобной значимости в законе означает наличие пробела в уголовном праве. Тем временем понятие лица, совершившего преступление, усложнено еще и тем фактом, что в реальном правоприменении оно наполнено специфическим юридическим содержанием, отличным от бытового понимания данного явления. Это вызывает такие проблемы, как объединение таких лиц с «юридически несудимыми лицами». Полное отождествление данных понятий не позволяет законодателю предусмотреть достаточно избирательный, индивидуализированный и адекватный подход к разным категориям таких лиц. Кроме того, вызывает вопросы дифференциация ответственности лица, совершившего впервые неосторожное преступление с лицом, виновным в совершении умышленного преступного деяния. В статье предпринята попытка ответить на поставленные вопросы на примере конкретных уголовно-правовых норм с учетом опыта их правоприменения.