Основная задача Конституционного Суда — защита прав и свобод в пределах его полномочий. Ее выполнение проиллюстрировано данными о применении Судом конституционных положений о правах и свободах по частоте ссылок на них в его решениях за период деятельности Конституционного Суда до 1 июня 2020 г. Проведен анализ указанных данных. В проблемном ключе раскрыта позиция автора о предназначении прав и свобод в их соотношении с обязанностями людей. Оно заключается (в идеале) в обеспечении социальной свободы людей в стремящемся к справедливому устройству обществе, их полноценном самоопределении и саморазвитии общества. Это предполагает нацеленность Конституционного Суда не просто на текущую защиту отдельных прав и свобод, но на обеспечение их приоритетности в целом в социально-правовом регулировании, создание и поддержание в стране духа такой приоритетности и преодоления патерналистского уклада. Приоритет прав и свобод распространяется не только на прямо закрепленные права и свободы, но и на иные притязания людей (законные интересы, законные ожидания). Последние призваны ориентировать практику реализации иных прав и свобод, в то же время выступая основой выделения новых прав. Одним из проявлений приоритета конституционных прав и свобод является прямое применение Конституционным Судом закрепляющих их норм к отраслевому регулированию, расширяющее пространство прав и свобод, в частности за счет казуального истолкования конституционных понятий. Особое внимание уделено доктринальным воззрениям и подходу Конституционного Суда к роли категории человеческого достоинства в деле системного применения прав и свобод. Проанализировано использование Конституционным Судом известной конструкции сильной и слабой стороны в правоотношениях при ее приложении к публично-властным отношениям. Еще один аспект темы — позиции Суда относительно обеспечения равновесности разных прав и свобод между собой.

В статье на основе анализа правовой природы новых цифровых объектов гражданских прав (цифровых прав, цифровой валюты) сделаны выводы о возможных моделях договорных отношений, возникающих по поводу данных объектов.

Автор исходит из того, что в отношении категории «цифровое право» самостоятельная объектная сущность может быть признана лишь в связи с особенностями формы объекта (формы фиксации имущественного права), а не его содержания. Токен рассматривается как техническое понятие — цифровой способ фиксации имущественных прав. В статье обосновано, что возмездное распоряжение цифровым правом (как утилитарным цифровым правом, так и цифровым финансовым активом), в рамках которого за переход цифрового права его приобретатель обязуется уплатить денежную сумму, по общему правилу должно квалифицироваться как договор купли-продажи цифрового права. При этом в каждом конкретном случае речь идет о сделке, предметом которой является переход отдельного имущественного права как объекта гражданских прав (безналичных денежных средств, бездокументарной ценной бумаги, обязательственного права (требования), отнесенного законом к категории цифрового права.

С точки зрения автора, цифровая валюта в системе объектов гражданских прав может быть квалифицирована лишь по принципу sui generis — как «иное имущество». Сделан вывод о том, что сделки с цифровой валютой следует квалифицировать как непоименованные договоры. К договорным правоотношениям по обмену различных объектов на цифровую валюту, в случаях, не противоречащих закону, по аналогии закона могут применяться правила о договоре купли-продажи, договоре об отчуждении исключительного права или лицензионном договоре. Исходя из специальных норм закона, обязательственное правоотношение по поводу цифровой валюты, при отсутствии информирования налоговых органов об обладании данным объектом и совершении с ним сделок, обладает признаками натурального обязательства.

В статье анализируются особенности реализации регулятивной функции семейно-правовых договоров, выявляются факторы, оказывающие влияние на данный процесс. Использование функционального подхода в правовых исследованиях весьма традиционно и оправданно, поскольку позволяет глубже уяснить смысл правовой материи, выявить сущностные характеристики (свойства) правовых явлений, а также внутренние и внешние взаимосвязи исследуемых правовых объектов. В доктрине представлен функциональный анализ договоров в целом, имеются научные разработки, касающиеся отдельных договорных функций, а также функциональных характеристик отдельных видов и типов договоров. Однако проявление той или иной функции может меняться в зависимости от сферы применения договора, его правовой природы, типа, вида и других параметров: некоторые функции могут быть выражены сильно, а некоторые проявляться незначительно. Подобное смещение баланса в системе функций договора выступает как выражение его непосредственной инструментальной направленности.

Автор приходит к выводу, что регулятивная функция присуща всем договорам семейно-правовой сферы, результатом осуществления которой выступает индивидуально-определенная модель поведения сторон, зафиксированная условиями семейно-правового договора. Проявление регулятивной функции в договорах зависит от таких взаимосвязанных факторов, как: 1) соотношение частных и публичных компонентов в тех или иных договорных конструкциях семейно-правовой сферы (чем больше в договорном правоотношении публичного начала, тем жестче зависимость договорной свободы от нормативных предписаний); 2) детальность нормативного регулирования договорного отношения, наличие правовых пробелов или намеренного невмешательства законодателя в сугубо личную частную сферу семьи (чем менее подробно отношения сторон договора регламентированы нормативными правовыми актами, тем в большей степени проявляется регулятивная функция семейно-правового договора).

Международные договоры, равно как и национальное законодательство различных государств, помимо территориального принципа охраны промышленной собственности, принципа национального режима, принципа конвенционного, выставочного приоритета, не выделяют непосредственно иные принципы охраны промышленной собственности, которые унифицировали бы национальное законодательство в сфере охраны промышленной собственности по большинству аспектов охраны, а также учитывали бы специфику того или иного объекта охраны. В статье выделяются и формулируются общеобъектные принципы охраны промышленной собственности, прямо не закрепленные в международных договорах, а также специальнообъектные принципы охраны отдельных объектов промышленной собственности. Отмечается, что действие общих, универсальных для охраны всех объектов промышленной собственности, исторически сложившихся универсальных принципов национального режима, территориальности, принципов конвенционного и выставочного приоритета дополняется такими общеобъектными принципами, как принцип исключительной охраны промышленной собственности, принцип направленности на производственно-техническое развитие, которые можно считать общими с учетом распространения на иные объекты, прямо не указанные в Парижской конвенции. В то же время применительно к отдельным объектам (группам объектов) промышленной собственности выделяются специальнообъектные принципы охраны, обусловленные их спецификой.

Использовались преимущественно формально-юридический и сравнительно-правовой методы исследования, на основе которых были выделены специальные международные принципы охраны: принцип исключительной охраны, принцип направленности на производственно-техническое развитие. Применительно к отдельным объектам выделены специальные принципы охраны: заявительно-доказательственный принцип охраны регистрируемых объектов промышленной собственности, принцип охраны знаков «такими, как они есть», принцип охраны новых творческих результатов применительно к патентуемым объектам, принцип абсолютного характера прав, удостоверяемых патентом.

В ближайшее десятилетие следует ожидать бурное развитие технологий беспилотных летательных аппаратов. При этом воздушное пространство будет все больше превращаться в зону конфликтов между операторами дронов и лицами, использующими земельные участки.

В отличие от пилотируемых воздушных судов, беспилотники часто используют в маловысотном воздушном пространстве, что непосредственно связано с вопросом определения «верхней» границы земельного участка как объекта использования.

Автор считает, что минимальная высота полета беспилотника в воздушном пространстве должна обеспечивать нормальное использование земельного участка по назначению. Причем чем ближе к поверхности земли будут летать беспилотники, тем настоятельнее будет необходимость содержательного определения таких понятий, как «использование земельного участка», «невозможность использования земельного участка», «существенные затруднения в использовании земельного участка», а также критериев «нормального» использования земельного участка по назначению.

По мнению автора, в ряде случаев специфика деятельности на поверхности земли обусловливает необходимость установления запретов (ограничений) на использование беспилотных летательных аппаратов в воздушном пространстве над ними, а также специальных правил по использованию маловысотного воздушного пространства для удовлетворения «собственных нужд» лицами, использующими соответствующие земельные участки.

Особое внимание в статье уделено вопросу защиты прав лиц, использующих земельные участки, на неприкосновенность частной жизни. Автор резюмирует, что использование беспилотников в сочетании с видеотехнологиями внесет коррективы в существующие 2D-представления о границах земельного участка как объекта использования и повлечет проблемы в части защиты указанного выше права.

В статье анализируются различные научные подходы к пониманию эффективности уголовного судопроизводства. Делается вывод о том, что в доктрине уголовного процесса эффективность связана с достижением его назначения, задач, разное понимание которых и обуславливает разное понимание эффективности. На основе анализа уголовно-процессуального закона обосновывается, что главным критерием оценки эффективности уголовного процесса в настоящее время выступает его влияние на создание благоприятного делового климата в стране. Признается возможность разделения эффективности уголовного судопроизводства на юридическую и социальную. Автор интерпретирует юридическую эффективность уголовного процесса как его способность обеспечить публичный интерес всех членов общества, связанный с полным и всесторонним установлением обстоятельств уголовного дела, изобличением лица, совершившего преступление, борьбой с преступностью. В качестве одной из составляющих социальной эффективности предлагается понимать возможность уголовно-процессуальными средствами обеспечить нормальное состояние экономических отношений, благоприятный деловой климат.

В статье доказывается, что средства, выбранные для повышения социальной эффективности, связанной с реализацией экономических прав и свобод, негативно влияют как на нее саму, так и на юридическую эффективность уголовного процесса, связанную с реализацией его назначения. Предлагается отказаться от возведения благоприятного делового климата в ранг основного критерия оценки эффективности как всего уголовного процесса, так и отдельных его составляющих. На первый план должна выйти эффективность, критерий которой — реализация публичных интересов, направленных на борьбу с преступностью. Делается вывод о том, что даже в качестве второстепенного благоприятный деловой климат как критерий эффективности требует таких правовых средств его обеспечения, которые бы не снижали гарантии реализации первоочередного публичного интереса. Обосновывается, что создание правовых гарантий по защите бизнеса от уголовного преследования недопустимо без создания механизма по отграничению законного бизнеса от незаконного.

В статье отмечается, что в современных условиях совершенствование уголовного судопроизводства прочно связано с внедрением в него цифровых технологий. В результате такого внедрения привычное уголовное дело на бумажном носителе постепенно будет заменено электронным уголовным делом. Использование такого электронного уголовного дела способно принести немало преимуществ, которые последовательно описываются в статье. Автор отмечает, что отдельные элементы будущего электронного уголовного дела встречаются в практической деятельности органов расследования и судов уже сейчас. Автор приходит к выводу, что постепенно формируются материальные предпосылки для перевода материалов привычного уголовного дела в цифровую форму. По целому ряду объективных причин этот процесс нельзя форсировать. Но и не стимулировать его тоже недопустимо. Распространившаяся по всему миру пандемия коронавирусной инфекции остро поставила вопрос о возможности дистанционного рассмотрения уголовных дел, сокращения до возможного минимума человеческих контактов при расследовании преступлений. Возможное решение этих проблем видится в максимальном использовании различных цифровых технологий, в том числе в создании электронного уголовного дела. Можно предположить, что на протяжении определенного переходного периода в нашем судопроизводстве сложится некий дуализм — наряду с традиционным уголовным делом на бумажном носителе может существовать, постепенно вытесняя его, и электронное уголовное дело. Актуальной задачей законодателя на сегодняшний день является развитие как уже имеющихся, так и нарождающихся элементов будущего электронного уголовного дела, определение их правовой природы и требований к их процессуальной форме, разработка понятия о носителе такого дела.

На основе критического анализа доктринальных определений понятия «интерес» в социологии, психологии и правоведении делается вывод, что превалирующая в современной отечественной теории права точка зрения о том, что «интерес — это осознанная необходимость удовлетворения потребности», неправомерно абсолютизирована. Излишняя психологизированность современных юридических определений интереса приводит к прямому отождествлению интересов с потребностями, ставит знак равенства между этими далеко не близкими понятиями. Показывается, что широкое использование в правоведческих определениях интереса психологической терминологии (в частности, терминов «осознание» и «осмысление»), «свежести» в юридические знания об интересах не привносит. О подавляющем большинстве явлений, предметов, событий в обыденной и в научной речи не принято говорить, что они осознанны, поскольку осознанность этих явлений самоочевидна. Существующие в правоведении доктринальные определения интересов, выделяющие в качестве основного признака их «осознанность», практически непригодны в правоприменении. Обосновывается вывод о том, что широко используемое правоведением понятие «интерес» нуждается в освобождении от излишней психологизированности своих многочисленных значений, что позволит, в свою очередь, освободиться и от понимания осознанной потребности в качестве единственного основания возникновения интереса. Высказано предположение, что определение «интереса» следует формулировать не на конкретизированных видах или зачастую синонимических значениях этого понятия, а на обобщениях более высокого порядка — таких, которые могли бы органично включить в себя все ныне существующие определения интереса. Такое под силу только универсалии. И такой универсалией является понятие «благополучие».

Построение системы российского законодательства определяется принципиальными положениями о видах нормативных правовых актов, об их соотношении между собой, об общих вопросах их создания, действия, учета и систематизации. Эти положения разрабатываются доктриной, они конституционно и законодательно закреплены. Новые тенденции в развитии оснований российского законодательства заявлены внесенными в 2020 г. поправками к Конституции Российской Федерации. Существенных изменений в части системы, структуры, создания и действия нормативных правовых актов не произошло. В то же время вводится новая терминология, появляются новые институты, к исследованию которых должна обратиться юридическая наука. Вводится понятие «публичная власть», вполне вероятно, разработка правовых аспектов ее деятельности должна быть учтена в концепции российского законодательства. Предварительный конституционный контроль законов — еще один новый институт, для российской модели специфичны субъект обращения с соответствующим запросом (Президент Российской Федерации) и объекты предварительного конституционного контроля (законопроекты, федеральные законы и законы субъектов Российской Федерации). В статье рассматриваются и другие новые конституционные положения, связанные с основаниями российского законодательства.

Автор резюмирует, что в связи с поправками-2020 следует отметить и развитие конституционных и доктринальных оснований системы российского законодательства. Эти основания, не претерпевая кардинальных изменений, несколько усложняются, появляются новые институты (предварительный конституционный контроль законов, принятых федеральным и региональными парламентами и др.) и новая терминология (публичная власть и др.). Развитие доктрины направляют политическая воля и конституционные изменения, которые можно рассматривать как юридические средства консолидации государственного управления. Необходима и дальнейшая доктринальная разработка принятых конституционных нововведений, совершенствование концепции российского законодательства.

В статье предпринята попытка отразить зарождение специфической отрасли научного знания — истории политических и правовых учений. Предметное поле данной науки и учебной дисциплины включает много проблем, основной из которых, без сомнения, является осмысление феномена права и государства, с которыми тесно связаны и другие институты. Тем не менее именно государство и право в конечном счете определяют их характер. Это своего рода традиция, заложенная западной юридической наукой, под сильнейшим влиянием которой находилась дореволюционная юриспруденция. Российские юристы, многие из которых в рамках процедуры «подготовки к профессорскому званию» продолжали обучение в западных университетах, в основном держались тех подходов, которые там сложились. Это касалось как онтологических, так и гносеологических аспектов.

Показано отличие политических и правовых учений второй половины XIX в. от учений первой половины. Своеобразным толчком, побудившим их развитие, послужили реформы 1860-х гг. Кроме того, дореволюционная юридическая наука во второй половине XIX — начале ХХ в. перешла на новый, принципиально иной научный уровень изучения политических и правовых институтов.

Есть и еще один значимый момент. Проблема заключается в том, что фактически за рамками истории политических и правовых учений осталась историография данной дисциплины и науки. Настоящая статья представляет собой попытку в какой-то степени восполнить этот пробел.

Автор отмечает, что актуальность истории политических и правовых учений возникает в период интенсивной политической жизни, когда формируются устойчивые социальные группы (страты, классы) с несовпадающими политическими, социальными и правовыми идеалами. Такая ситуация сложилась в России в начале ХХ в.

Прообраз современного института сроков давности уголовного преследования появляется уже в древнерусском праве. Преступление по нему носит частноправовой характер (обида), а основным наказанием выступает месть обидчику. Зарождающаяся государственная власть требует ограничения мести, носящей деструктивный характер, хотя и продолжающей выступать естественной реакцией на девиантное поведение. Одним из таких ограничителей становится установление определенного срока, в течение которого разрешается безнаказанно мстить. В различных правовых системах этот срок обозначен по-разному. В древнерусском праве, испытавшем влияние византийской юридической практики, сформировалось требование о правомерности мести только при немедленной реализации, что сближает ее с институтом необходимой обороны. Но в этом также проявляются зачатки современного института сроков давности, так как месть в тот период удовлетворяла целям наказания. Проведенный в статье анализ норм Русской Правды в сравнении с нормами древнегерманского права служит тому подтверждением. Помимо этого, установление в древнерусском праве сроков в отдельных случаях имело и процессуальные предпосылки, также свойственные и современному институту сроков давности. Тем не менее давностное забвение не получило своего дальнейшего развития в древнерусском праве. Наиболее востребованным оказался институт денежного возмещения, который не только эффективно вытеснил месть, но и обеспечил экономическую платформу для формирующегося государственного аппарата. В таких условиях ограничивать каким-либо сроком уплату выкупа как основного на тот период времени вида наказания было экономически невыгодно, и прежде всего непосредственно государству в лице княжеской власти. Таким образом, в своем историческом развитии институт сроков давности уголовного преследования на этапе древнерусского права приобретает свою идентичность и значимость только при сопоставлении и раскрытии тех задач, которые решались государством в данный конкретный период времени путем применения наказания.

В работе описывается история, реалии и перспективы развития специализированных ювенальных судов Республики Казахстан. Актуальность темы связана с продолжающимися в РК судебноправовыми реформами, которые направлены на развитие специализации судов и судей. Специализация судов и судей как вектор развития судоустройства и совершенствования судопроизводства приобретает особую актуальность в условиях глобальной конкурентоспособности. Теоретическая и практическая значимость темы исследования состоит в том, что на основе изучения предпосылок, обусловивших необходимость создания специализированных судов, оценивается современное состояние ювенальных судов РК и прогнозируются тенденции его дальнейшего развития. Исследование показало значимую роль ювенальных судов в улучшении социально-демографических характеристик населения. По итогам проведенного исследования сделаны краткие выводы, подтверждающие актуальность избранной темы, а вместе с тем востребованность и оправданность специализированных ювенальных судов РК. Методологическую основу исследования составляют историко-правовой и сравнительно-правовой методы познания объективной действительности, а также методы правовой статистики и прогнозирования. Теоретическую основу исследования составили труды известных казахстанских ученых. Нормативную основу исследования составили указы первого Президента РК, конституционные, кодифицированные и законодательные акты РК, а также стратегические, концептуальные и программные документы о развитии РК. Эмпирическую основу исследования составляют региональные статистические данные о работе специализированных ювенальных судов. Изучены данные социологического опроса по республике среди лиц, участвовавших в судебных процессах, которые проходили в 16 специализированных ювенальных судах. Рассмотрены аналитические доклады, а также обзоры информационного характера о деятельности специализированных ювенальных судов и о состоянии отправления ими правосудия. Исследованию подверглись также итоги реализации пилотных проектов под названием: «Судебная медиация»; «Ювенальная юстиция»; «Примирение: до суда и в суде»; «Семейный суд». В работе приведен опыт становления семейных судов в странах Америки, Японии и канадской провинции Новой Шотландии.

В статье проанализированы объективные и субъективные признаки состава ст. 151.1 УК РФ. Исследованы проблемы толкования и применения данной нормы с учетом целей и задач, положенных в основу ее создания. Рассмотрено специальное законодательство, регламентирующее исследуемую сферу. Изучены несовершенства регламентации предмета преступления (соотношение понятий алкогольной и спиртосодержащей продукции), обозначены проблемы отграничения деяния от смежных составов (ст. 151 УК РФ), сложности квалификации. Представлен анализ криминообразующих признаков: «неоднократность», «розница», «продажа». Выявлены несовершенства законодательного и правоприменительного подхода в означенном аспекте. В частности, проанализированы ключевые признаки и соотношение понятий оптовой и розничной торговли; проблемы оценки содеянного при дистанционных способах реализации алкоголя; содержательные аспекты категорий «неоднократность и повторность» в исследуемом контексте. Изучен вопрос о целесообразности замены в диспозиции ст. 151.1 УК РФ термина «продажа» на «сбыт». Рассмотрена регламентация признаков субъекта исследуемого состава, обозначены существующие проблемы. Затронут вопрос о целесообразности норм с административной преюдицией в уголовном законе. Обозначены некоторые проблемные аспекты назначения наказания за розничную продажу несовершеннолетним алкогольной продукции; вопросы установления субъективной стороны состава. Проанализированы мнения различных авторов относительно возможности усовершенствования нормы ст. 151.1 УК РФ с учетом исследования статистических данных и материалов судебной практики. Обозначена необходимость комплексного подхода в противодействии алкоголизации молодежи. Представлен вывод относительно обоснованности наличия исследуемой нормы в УК РФ в действующей редакции.

Статья посвящена детальному анализу ст. 210.1 «Занятие высшего положения в преступной иерархии», которая была введена в УК РФ Федеральным законом от 01.04.2019 № 46-ФЗ. Авторы рассмотрели конструкцию данной нормы с точки зрения признаков состава преступления и согласования этих признаков с положениями Общей части УК РФ. В результате системного исследования норм российского уголовного закона, сравнения с зарубежным опытом (Грузии), анализа правоприменительной практики выявлено несоответствие новой уголовно-правовой нормы положениям отдельных институтов уголовного права. В частности, содержание ст. 210.1 противоречит некоторым принципам уголовного закона (ст. 6, 7 УК РФ), основанию уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ), нормам института приготовления к преступлению (ч. 1 ст. 30 УК РФ), а также целям уголовного наказания (ч. 2 ст. 43 УК РФ). Для устранения выявленных недостатков авторами предлагается включить в диспозицию ст. 210.1 УК РФ деяние в форме использования высшего положения в преступной иерархии. Предложенные изменения (включение деяния в виде «использования положения») позволит привлекать к ответственности лиц и постоянно и временно осуществляющих функции указанных лиц, оставить за рамками ее применения лиц, которые полностью отошли от преступной деятельности и никаким образом не влияют на криминальную среду, позволит привести норму в соответствие с традиционным пониманием состава преступления, а также теми положениями Общей части УК РФ, с которыми регламентированная норма в действующей редакции не согласована.