Гражданская правосубъектность – это особое свойство субъектов, символизирующее связь лица и государства. С юридической стороны правосубъектность представляет собой форму тех возможностей, которыми государство наделяет своих граждан и создаваемые ими организации в целях приобретения и осуществления имущественных и личных неимущественных прав. Именно через содержание правосубъектности делается вывод о наличии у лица возможности стать обладателем тех или иных субъективных гражданских прав и обязанностей через вступление в гражданское правоотношение. Основой правореализационной деятельности физических и юридических лиц гражданская правосубъектность служит как форма правового бытия людей, их организаций и сообществ. В основу правосубъектности как формы правового бытия положен принцип формального равенства действующих лиц. Содержательно правосубъектность заключает в себе способность физических и юридических лиц своими действиями приобретать и осуществлять субъективные права, возлагать на себя и исполнять обязанности. Правореализационные формы сопровождают действия равных в правовом аспекте физических и юридических лиц и обеспечивают их гражданско-правовое упорядочение. Правосубъектность предлагает односторонний порядок правореализационных действий и действия с участием других, что всегда приводит к созданию связей между субъектами прав и обязанностей. Значительная часть этих связей носит имущественный характер, поскольку предметом охраняемого законом интереса субъектов гражданского права выступают социальные блага в гражданско-правовой форме «имущество». Основой целенаправленных правореализационных действий в отношении имущества и в отношении других лиц по поводу имущества служит имущественная правосубъектность как способность к совершению действий в правовой форме «сделка».

Статья посвящена проблеме исследования снижения общего качества жизни потерпевшего от повреждения здоровья в качестве самостоятельной разновидности неэкономических потерь, определению доктринальных и нормативных предпосылок для выработки научно обоснованных критериев его оценки и возмещения в деликтных обязательствах. Установлено, что, несмотря на использование в ст. 151 ГК РФ термина «физические страдания», данная составляющая не имеет достоверных методов учета при назначении компенсации морального вреда во многом по причине концентрации соответствующего способа защиты гражданских прав на само́м акте противоправного поведения, соединения в нем функций условного восстановления индивидуально воспринимаемых утрат и частной санкции. С учетом значимого зарубежного опыта (Австралия, Испания, Италия, США, Франция и др.) обосновано, что рассмотрение неблагоприятных изменений общих параметров физического состояния потерпевшего отдельно от конструкции морального вреда предопределяется их ролью в качестве неэкономической основы жизнедеятельности каждого человека, проистекающей из ресурсно-ориентированного подхода к категории качества жизни. Предложена методика расчета компенсации нематериального вреда в данной части, основанная на принципах обособленности оценки физических состояний для временных и стойких травм, комплексности учета факторов влияния повреждения здоровья на общее качество жизни потерпевшего, объективности характеристики степени выраженности болевых ощущений. Уточнена область применения конструкции морального вреда в исследуемых правоотношениях, распространяющаяся на физические и нравственные страдания, развивающиеся из сопутствующих нематериальных потерь «особой ценности» (потери способности получать удовольствие от профессиональной деятельности и обычных повседневных занятий, потери перспектив личностного роста в спорте и хобби и др.).

В статье рассматриваются проблемы исполнения контрактов на разведку, добычу нефти, а также транспортировку углеводородов в Арктике на фоне колоссального санкционного давления, которое нефтегазовая отрасль испытывает сегодня. Показано негативное влияние блокирующих рестрикций на экспортные, а также на импортные контракты.

Последние договоры оказались в особенно уязвимом положении. Возникающие риски могут поколебать долговую устойчивость той или иной совершаемой сделки. Их отчуждение сразу выявляет риски коммерческие. Сделка, совершаемая в пользу кредитора, как представляется, должна такие риски обременять. Однако прогнозные значения расходов, связанных с приобретением, уступкой прав на добычу нефти, транспортировкой продуктов ее переработки за счет погашения задолженности, непросто определить. Появляется возможность воспользоваться отраслевыми и корпоративными планами импортозамещения, в частности в сфере экспорта сырой нефти, тем самым противостоять данным рискам. Между тем система предпринимательско-правовых норм всё равно представляет собой обширное поле рисков. Они изменяются не только во времени, в пространстве, в силу регулирования цен, но и на фоне традиционного правоприменения – поиска бенефициарных владельцев.

Ограничения секторальные подразумевают уже активизацию институционального риска. Автор применяет системный подход: от частных случаев проявления (рисков), будь то некомпенсируемые, в составе сетевой инфраструктуры, затраты, и до причинно-следственной связи с производными, необращающимися финансовыми инструментами. Отмечено, сколь трудно исполнять тогда расчетные форвардные контракты, если лимиты колебания цен для данных договоров превышены многократно. Подчеркивается значение реституционных требований, обязательных в этой связи.

Ответом России на санкции является углубление переориентации потоков углеводородов с западного направления на восточное. Отсюда обобщение роли Северного морского пути исходя из оценки имеющихся ресурсов, планов переоборудования портов согласно их специализации и в зависимости от запросов разного уровня потребителей.

Периодические всплески ухудшения санитарной-эпидемиологической обстановки в отдельных регионах и по России в целом делают актуальным и востребованным дистанционное выполнение трудовой функции работником. Дистанционный формат труда повышает экономическую рентабельность деятельности работодателя. Переход к дистанционному труду не является формальной сменой места выполнения трудовой функции, он предполагает существенную организационную и локально-нормативную перестройку.

Императивный и факультативный перевод на дистанционную форму трудовой деятельности предполагает включение определенных условий в трудовой договор, а также в дополнительные соглашения к нему. Классические правила взаимодействия работника и работодателя неприменимы для дистанционного осуществления трудовой функции. До заключения трудовых договоров с дистанционными работниками организации-работодателю рекомендуется разработать и опубликовать для ознакомления всех сотрудников локальные нормативные акты. Важно отметить, что с содержанием каждого локального нормативного акта работник должен быть ознакомлен под роспись.

Труд дистанционного работника означает определенную специфику взаимодействия его с работодателем, включая применение электронного документооборота и электронной цифровой подписи. Традиционные подходы к определению времени труда и времени отдыха дистанционного работника также неприменимы. Такой работник самостоятельно и под свою ответственность выбирает режим труда в зависимости от периодически передаваемых работодателем заданий. К трудовому договору, заключенному с дистанционным работником, невозможно применить классические основания его прекращения, поскольку представляется необходимым учитывать специфику осуществления дистанционной трудовой функции.

В доктрине и правоприменительной практике не сложилось единообразного подхода к решению проблем, связанных с дистанционным осуществлением трудовой функции, взаимодействием дистанционного работника и работодателя. В статье на основании анализа актуальных положений трудового и информационного законодательства, судебной, деловой практики сделаны выводы и даны рекомендации относительно решения проблем, связанных с заключением и прекращением трудового договора с дистанционным работником, а также относительно сопровождающих этот договор документов.

В статье рассматриваются основные этапы развития теории уголовно-процессуальных доказательств. Анализируются и систематизируются различные позиции ученых-процессуалистов, на основании чего выделяются базовые доктринальные подходы к пониманию доказательств: 1) формально-логический, 2) фактологический, 3) дуалистический, 4) лиминальный (переходный), 5) синтетический, 6) кибернетический (информационный), 6) прагматический (англосаксонский); выявляются причины возникновения, оцениваются достоинства и недостатки каждого из них.

Отмечается, что разнообразие подходов к пониманию доказательств можно объяснить предопределенностью различных научных позиций и связанных с ними законодательных положений, изначально разными мировоззренческими идеями и течениями, играющими приоритетную роль в те или иные периоды развития общества. Одновременно утверждается, что эти подходы не исключают друг друга, а раскрывают разные компоненты уголовно-процессуального доказывания как сложного, многоаспектного комплекса познавательно-удостоверительных приемов и аргументационно-логических операций: кибернетический подход – накопление полезной информации; прагматический подход – ее надлежащее удостоверение; формально-логический и фактологический подходы – обоснование правоприменительных решений и позиций сторон и т.д.

В этой связи формулируется вывод об оптимальности и о наибольшей приемлемости для использования еще одного, так называемого неосинтетического подхода. Под доказательствами предлагается понимать предусмотренные законом и предопределенные материальными либо идеальными следами-отображениями информационные активы, подлежащие накоплению в качестве юридически пригодных (допустимых) информационных продуктов, а затем – использованию в качестве аргументационных ресурсов, которые в своей совокупности способствуют дознавателю, следователю, суду в установлении имеющих значение для уголовного дела обстоятельств и обосновании правоприменительных решений, а сторонам – в попытках дозволенного воздействия на характер и содержание этих решений.

Статья посвящена исследованию некоторых проблем порядка возбуждения административного судопроизводства по российскому законодательству. Административное судопроизводство в настоящее время представляет собой самостоятельную процессуальную форму защиты публичных прав и интересов, при этом является антиподом гражданского судопроизводства. Однако в административном процессуальном законодательстве отсутствует критерий определения дел публично-правовой природы, что вызывает проблему определения применимого судопроизводства при возбуждении конкретных дел. Показано, что публичное право, в отличие от частного, всегда принадлежит неограниченному кругу лиц. В силу этого дела публично-правовой природы должны определяться также исходя из признака принадлежности спорного права. Предложено легально закрепить в качестве обязательного элемента административного искового заявления указание на публично-правовой характер права или интереса, нарушенного, по мнению административного истца, актами, решениями или действиями (бездействием) органов публичной власти. Поскольку по ряду административных дел закон предусматривает обязательное участие судебного представителя, обладающего высшим юридическим образованием или ученой степенью по юридическим наукам, предложено по подобным делам закрепить требование об указании в административном исковом заявлении на нормы права, регулирующие спорные правоотношения, а также нормативные и иные правовые акты, подлежащие применению в деле (по аналогии с арбитражным судопроизводством и предъявлением заявления прокурором в гражданском процессе). Подвергнуто критике положение ст. 128 КАС РФ о праве суда отказать лицу в принятии административного искового заявления, если из его содержания не усматривается нарушение его прав оспариваемым актом публичной власти. Предложено исключить это положение из КАС РФ в силу противоречия его правовой позиции Конституционного Суда РФ.

Антитеррористическая защищенность транспорта, в том числе железных дорог, от потенциальных угроз обеспечивается различными видами контрольно-надзорных мероприятий. Важная роль отводится федеральному государственному контролю (надзору) в области транспортной безопасности, несмотря на то что в Федеральном законе от 10.01.2003 № 17‑ФЗ «О железнодорожном транспорте в Российской Федерации» и Уставе железнодорожного транспорта указанный вид транспортного надзора не упоминается. Анализ предмета, объектов, участников и содержания административно-правовых отношений, возникающих при осуществлении транспортного надзора на железнодорожном транспорте, позволяет отнести указанную деятельность к контрольно-надзорной и выявить ряд ее особенностей. Особенностью управления рисками по обеспечению антитеррористической защищенности железных дорог является отнесение отдельных видов деятельности контролируемых лиц к одной категории тяжести и группе вероятности риска. Такое положение позволяет планировать и проводить единые профилактические мероприятия в отношении одного контролируемого лица и в рамках федерального государственного контроля (надзора) в области транспортной безопасности, и в рамках федерального государственного контроля (надзора) в области железнодорожного транспорта. Предложено внесение изменений в Федеральный закон «О железнодорожном транспорте в Российской Федерации» в части дополнения его нормами о транспортной безопасности и в Положение о федеральном государственном контроле (надзоре) в области транспортной безопасности, утвержденное постановлением Правительства РФ от 29.06.2021 № 1051. К основным направлениям совершенствования транспортного надзора можно отнести: проведение контрольных мероприятий, направленных на выявление потенциальных угроз автоматизированной системе обеспечения транспортной безопасности; расширение перечня ситуаций, моделирование которых возможно в ходе эксперимента; применение постоянного рейда как специального режима транспортного надзора на железной дороге; проведение инспекционного визита в отношении владельцев транспортных средств; разработка информационного ресурса для проведения самообследования как профилактического мероприятия.

Автор исследует правовую природу групповых исков, используя телеологический подход. В статье дается обзор сложившихся представлений и дискуссий в литературе по поводу целевой направленности группового иска. В частности, детально описываются две наиболее значимые цели: эффективность и представительство.

Автор подчеркивает, что структурно они являются двухкомпонентными: цель эффективности связана с взысканием компенсации и монетарным сдерживанием; цель представительства связана с доступностью правосудия и принятием новых правовых норм. В рамках анализа положений юридической доктрины автор обосновывает, что предоставление приоритета той или иной цели группового иска существенно ограничивает понимание его правовой природы и не способствует его оценке в качестве целостного процессуально-правового инструмента.

Кроме того, автор обращает внимание на экономический аспект группового иска, который путем объединения отдельных требований, связанных со сходными обстоятельствами, делает инициирование процесса финансово целесообразным для истцов, чьи судебные расходы равномерно распределяются между всеми членами группы.

С другой стороны, групповые иски способствуют сокращению расходов ответчиков, которые могут выступить против нескольких требований в рамках одного судебного разбирательства. Снижается также нагрузка на судебную систему благодаря меньшему числу возбужденных дел.

В статье утверждается, что цели группового иска надлежит рассматривать в их единстве. Подобный подход позволяет обратиться к более широкому пониманию группового иска и к точному выявлению его ключевых особенностей, часть из которых относится к цели эффективности, а часть – к цели представительства. Автор приходит к заключению, что только согласованное понимание целей группового иска может стать основой для более ясного понимания его правовой природы и совершенствования процессуального законодательства.

Принцип правовой определенности, согласно которому установленные правила должны позволить заинтересованным лицам четко понимать объем наложенных на них обязательств, нашел широкое применение в практике Суда Европейского Союза и Суда Евразийского экономического союза, посвященной таможенным правоотношениям. Данный принцип используется Судом ЕС и Судом ЕАЭС не только в качестве дополнительного способа аргументации, но и как самостоятельное основание контроля законности актов вторичного права, принимаемых органами данных интеграционных объединений. Как показывает анализ практики Суда ЕС, данный принцип имеет два основных аспекта: материальный, выражающийся в требовании ясности акта, и темпоральный, связанный прежде всего с запретом обратной силы акта ЕС. При этом в рамках материального аспекта Суд ЕС обращает внимание не только на отсутствие внутренних противоречий в акте, но и на соблюдение требования о публикации акта и об указании правовой базы. В практике Суда ЕАЭС (и ранее Суда ЕврАзЭС), посвященной таможенным правоотношениям, соблюдение принципа правовой определенности проверяется в аспекте ясности и непротиворечивости решений Комиссии. Как показывает практика Суда ЕАЭС, посвященная классификации отдельных видов товаров, нарушение данных требований может являться следствием как смешения в содержании одного классификационного решения классификационных признаков, характерных для разных товарных позиций, так и отсутствия в классификационном решении необходимых классификационных признаков, позволяющих разграничить товары, подлежащие классификации в различных товарных позициях. В этих случаях несоблюдение требования правовой определенности служит безусловным основанием признания решений Комиссии не соответствующими праву ЕАЭС.

В статье говорится о конституционализме и конституционализации отдельных положений геномики и биоэтики на современном этапе. Автор анализирует конституционные отечественные и зарубежные нормативные акты, предметом которых являются отношения в области геномики и корреляция этих отношений с биоэтикой. В работе приведены мнения российских и зарубежных ученых относительно биоэтики и связанных с ней явлений. В работе изучены отдельные биоэтические аспекты, потенциальные риски и угрозы, проведен поиск элементов научной концепции биоэтического и соматического достоинства личности в российском законодательстве. В статье рассмотрены общие вопросы правового режима генома человека и вопросы проведения генетических, геномных, биомедицинских исследований.

Автор поднимает вопрос о балансе частных и публичных интересов как оптимальном сочетании личного интереса и научного. Изучив законодательство, автор говорит о необходимости легального закрепления определения понятий «генетические исследования с участием человека» и «геномные исследования с участием человека» на федерально уровне. Автор высказывает мнение, что внесение указанного понятийного аппарата в медицинское законодательство помогло бы унифицировать ценностные правовые подходы и модели правового регулирования, а также явилось бы важнейшей гарантией неприкосновенности человеческого соматического достоинства, исключив неоправданный риск и потенциальные угрозы последующих биомедицинских исследований и экспериментов с участием человека.

Автор приходит к выводу: категории биоэтического и соматического достоинства требуют дальнейшего раскрытия в российском законодательстве и государственной политике в области биомедицины.

Цель статьи заключается в том, чтобы на основе критического анализа действующих нормативных правовых актов, научных работ и практики функционирования финансового рынка определить роль цифровых платформ в организации указанного рынка. Для реализации заявленной цели были поставлены следующие задачи: определить содержание таких понятий, как «цифровая платформа» и «цифровая финансовая платформа»; выделить виды цифровых платформ; провести классификацию цифровых финансовых платформ; выявить влияние внедрения цифровых платформ в деятельность финансовых организаций на общественные отношения, складывающиеся на финансовом рынке.

Установлено, что цифровая платформа может быть рассмотрена с различных точек зрения: как информационная система, цифровая среда, комбинация цифровых инструментов и услуг, поставщик услуги хостинга, совокупность правил, в соответствии с которыми происходит взаимодействие участников. Отмечено, что цифровизация в целом и внедрение цифровых платформ в частности приводят к изменению структуры финансового рынка, бизнес-моделей финансовых организаций, порядка взаимодействия поставщиков финансовых услуг и их клиентов, поведения потребителей финансовых услуг, а также к целому ряду иных фундаментальных сдвигов, воздействующих на финансовый рынок. В ходе исследования разграничены цифровые финансовые платформы и финансовые платформы в собственном смысле этого слова (функционирование которых регулируется нормами Федерального закона от 20.07.2020 № 211‑ФЗ «О совершении финансовых сделок с использованием финансовой платформы»). Проведена классификация цифровых финансовых платформ по различным основаниям: в зависимости от вида оказываемых с их помощью услуг (основные цифровые финансовые платформы, инфраструктурные цифровые финансовые платформы, сервисные (факультативные) цифровые финансовые платформы), по характеру оказываемых финансовых услуг (самостоятельные цифровые финансовые платформы, посреднические цифровые финансовые платформы, смешанные), по функциональному назначению в рамках деятельности регулятора финансового рынка (RegTech- и SupTech-платформы).

Автор рассматривает сущность, особенности реализации, перспективы трансформации содержания принципа добросовестности в связи с необходимостью регулирования гражданских отношений в цифровой среде. В частности, на основании исторического и доктринального аспектов делаются выводы о том, что́ есть добросовестность в контексте действующего законодательства. Автор утверждает, что указанная категория является принципом гражданского права, несмотря на сомнения отдельных исследователей. При этом добросовестность – это важнейшая оценочная категория отечественного гражданского права, возведенная в ранг основных начал гражданского законодательства. По результатам рассмотрения отдельных модельных и реальных примеров из практики автор приходит к выводу, что добросовестность остается актуальным и необходимым инструментом, который может быть использован и в законодательной, и в правоприменительной деятельности при решении юридических проблем правового регулирования отношений, связанных с использованием цифровых технологий. В данном случае могут быть выявлены некоторые специфические особенности принципа добросовестности, в частности: происходит повышение стандарта предоставления информации контрагенту (в отношениях в цифровой среде становятся выше требования к количеству необходимой информации, а также к ее содержанию); в перспективе возможно ужесточение последствий за непредоставление информации в контексте п. 3 ст. 307 ГК РФ (ясно, что какую-то информацию можно не сообщать при «живом» взаимодействии, например о явных недостатках товара; однако в онлайн-пространстве ситуация иная); необходимо рассмотрение интерфейса сайта в качестве обстоятельства, влияющего на оценку добросовестности поведения (в этой связи оценке подлежат шрифт, цветовая гамма, отвлекающие моменты).

Рассмотрено значение работы итальянского юриста Санти Романо «Правопорядок» (1917–1918 гг.) для формирования и развития концепции правового плюрализма. Проанализированы выводы ее автора, связанные с теорией множества институтов – правопорядков в обществе. Выявлена соотносимость тезисов С. Романо со взглядами представителей петербургской школы философии права (С. И. Гессен, Л. И. Петражиций, П. А. Сорокин, Г. Д. Гурвич), воззрениями Л. Дюги, М. Ориу, О. Эрлиха, М. Вебера. Установлено, что С. Романо можно считать предвестником современных исследований правового плюрализма в рамках юридической антропологии, направления «право и глобализация». Его идеи пересекаются также с концептами «непосредственно-социальное право», «теневое право», выделенными в советской и российской теории государства и права.

Поставлен вопрос об истинности отдельных утверждений С. Романо и о концепции правового плюрализма в целом. Отмечается, что вопреки мнению автора «Правопорядка» не каждая организованная социальная группа имеет собственное право, а государство может блокировать возникновение неофициального права, изменять структуру общества. Утверждается, что правовой плюрализм проявляется не только во множественности систем права (правопорядков), но и в отражении интересов и ценностей разных субъектов в рамках конкретных систем права. В то же время подтверждена сама возможность возникновения неофициального права и более общий факт сосуществования различных систем (подсистем) права в современном обществе.

Сделан вывод, что общее значение работы С. Романо и других аналогичных исследований заключается в попытках теоретического обоснования связи между социальным плюрализмом, социальной конкуренцией с одной стороны и правовым плюрализмом с другой. Несмотря на отдельные недостатки этих работ и необходимость уточнения понимания правового плюрализма, сама эта взаимосвязь является бесспорной, а соответствующие исследования – важными и актуальными.

По своему содержанию новое исследование профессора П. П. Серкова выходит далеко за пределы его номинального названия, которое предполагает акцентирование внимания на месте правоотношений в правовой политике.

Подобно древнеримскому полководцу Катону Старшему, который все свои выступления в сенате завершал одной и той же, посвященной печальной судьбе Карфагена фразой, профессор П. П. Серков любые пространные рассуждения о праве, правоотношениях, правовой политике, правовой идеологии, правовой социализации, правовых принципах, нравственности, религии так или иначе заканчивает выводом о действии появившегося, по его мнению, в догосударственную эпоху принципа эквивалентности, паритетности субъективных прав и обязанностей, который обосновывался в предыдущих работах.

Главные особенности юридического исследования – в привлечении методологии других наук (философии, политологии и психологии), а также в том, что правовая политика, позитивное право во всем мире подвергаются оценкам («право спит») не прямо, а косвенно – через обращение к правовой теории, которая критикуется за концентрацию на «искусственности права».

В рецензии на оригинальное исследование обращено внимание на крайности и противоречия в авторских позициях. В конструктивных его положениях оно наполняет и юридическую науку, и политологию новыми знаниями, обосновывающими необходимость сокращения неизбежной дистанции между политикой и правом за счет учета механизмов возникновения, развития и завершения правоотношений. В своей полемической части монография справедливо предупреждает юридическую науку об опасности движения по кругу, о необходимости адекватного восприятия реальности бытия с опорой на достижения других наук для повышения коэффициента своего полезного действия.