В статье излагаются результаты исследования понятия ответственности по гражданскому праву России — как оно получило отражение в действующем законодательстве Российской Федерации. Авторы исходят из того, что конструктивным является такой подход к исследованию гражданско-правовых явлений, в том числе и ответственности, при котором соответствующие явления исследуются сначала в аспекте de lege lata, а затем — в аспекте de lege ferenda. Исследование в аспекте de lege lata предполагает прежде всего выявление понимания законодателем содержания категории ответственности по гражданскому праву, которое (понимание) выражено в действующем гражданском законодательстве. Подчеркивается, что интерпретация ответственности в аспекте de lege lata может быть использована при толковании и применении действующего законодательства. Выраженное в законодательстве понимание ответственности должно преимущественно использоваться при правотолковании перед познаваемой сугубо теоретически сущностью ответственности по гражданскому праву, а теоретическая сущность ответственности должна учитываться при внесении изменений и дополнений в действующее законодательство. В статье критически оценивается тенденция к нагромождению мер ответственности путем введения таких новых видов ответственности, как справедливая компенсация (ст. 65.2 ГК РФ) и компенсация ущерба (ст. 16.1 ГК РФ). Критике подвергаются попытки судебной ветви власти собственной практикой (а не через законодательный процесс) легализовать такой вид ответственности, как компенсация за причинение юридическим лицам репутационного вреда. Авторы приходят к выводу о возможности разграничения мер ответственности и других способов гражданско-правового воздействия, предусмотренных действующим законодательством Российской Федерации, что не исключает необходимости его дальнейшего совершенствования как в части разработки общих положений, так и применительно к регулированию отдельных мер гражданско-правовой ответственности.

В статье рассматриваются явления, которые в юридической лексике носят названия «разлучение родителя и ребенка» и «отобрание детей». Автор исходит из того, что семейное воспитание ребенка его родителями осуществляется путем непосредственного личного общения каждого из родителей и ребенка в условиях их совместной семейной жизни, поэтому субъективное право на воспитание должно иметь юридически значимые гарантии такого общения. На основе анализа норм права и правоприменительной практики даны определения рассматриваемых правовых явлений. Наибольшее распространение в отношениях родителей и детей имеет разлучение по их собственной инициативе, необходимость которого предопределяется условиями их социальной жизни в семье и за ее рамками, что в ряде прямо установленных законом случаев требует юридического оформления. Прекращение семейных связей и утрата возможности семейного общения родителей и детей по инициативе и с участием органов, осуществляющих публичные функции, должны расцениваться как исключение, иметь временный характер и четкие юридические параметры, а конечной своей целью должны иметь оздоровление семьи, а не ее разрушение. В связи с этим особое внимание автором уделено отдельным предусмотренным в Семейном кодексе РФ случаям отобрания детей, а также установленным отраслевым российским законодательством гарантиям сохранения межличностных контактов родителей и детей в различных ситуациях. В аспекте необходимости максимального сохранения детско-родительских отношений дается оценка семейно-правовому регулированию, обозначаются существующие в нем коллизии и пробелы. Обращается внимание на принятые в последние годы меры, направленные на сокращение числа необоснованных и незаконных отобраний, сопряженных с применением ст. 77 СК РФ о немедленном отобрании детей при непосредственной угрозе их жизни, здоровью.

В статье предложено теоретическое обоснование некоторых предметных конструкций, составивших цивилистическое наследие прошедших периодов и заложенных в основу современной интерпретации правоотношений по неосновательному обогащению. Проведен анализ преемственности в развитии правоотношений по неосновательному обогащению. Показано, что правоотношения по неосновательному обогащению имеют системное значение для действующего правопорядка. Они находятся в весьма обширной правовой области требований, направленных на возмещение ущерба, и являются цивилистическими правоотношениями охранительного типа. Будучи реальным социальным явлением и одновременно цивилистической категорией, правоотношения по неосновательному обогащению допускают анализ: а) с позиций экономики; б) с юридических позиций; в) с позиций справедливости (в идеале должны совпадать с юридическими позициями, что на практике достижимо не всегда).Преемственность в интерпретациях правоотношений по неосновательному обогащению, выраженная в динамике их историко-правового развития, обеспечивает вариативность, постепенное усложнение форм и вместе с тем постоянство базовой этико-правовой идеи запрета неосновательного обогащения. Маркерами преемственности являются: 1) общий принцип, лежащий в основе соответствующего обязательства; 2) формальные и содержательные критерии определения неосновательности в процессе обогащения; 3) возможные инструменты (формы, способы и средства) защиты нарушенных прав. Определяя каждый из перечисленных элементов применительно к тому или иному этапу экономического и правового развития общества, мы получаем общую картину преемственности, которая в прогностических целях может быть экстраполирована на перспективу развития института версионного иска в отечественной правовой системе.

Вопросы применения норм о компенсации морального вреда как о способе защиты прав лиц, потерпевших от преступлений, традиционно являются одними из самых дискуссионных. Проблемы установления оснований компенсации, а также определения ее размера, соответствующего степени вины нарушителя, характеру страданий потерпевшего и иным заслуживающим внимания обстоятельствам, на всем протяжении действия норм обновленного ГК РФ приковывали внимание не только представителей цивилистической доктрины, но и высших судебных инстанций. В большинстве случаев формулируемые последними выводы находились в полном соответствии с нормами гражданского законодательства, не противоречили друг другу и в своем комплексе обеспечивали единообразие в применении положений о компенсации морального вреда и должную защищенность прав потерпевших граждан. Однако анализ издаваемых на протяжении последних двух лет актов Верховного и Конституционного судов свидетельствует о наличии в их подходах существенных противоречий к определению оснований допустимости компенсации и особенностей ее применения, что всё более отражается на региональной и кассационной судебной практике. Так, в противоречии с устоявшимися позициями Верховного Суда находятся положения, сформулированные Конституционным Судом в постановлении от 26.10.2021 № 45‑П, где последний, по существу, сформулировал презумпцию наличия моральных страданий у лица при совершении против него любого преступления, а также в постановлении от 02.03.2023 № 7‑П, где он допустил возможность компенсации морального вреда в пользу лица, по определению не способного эти страдания нести, — ребенка, не родившегося к моменту смерти своего родителя. Подобный нарратив, безусловно, не может быть оценен положительно и нуждается в основательной доктринальной оценке.

В статье рассмотрена правовая природа принципа эстоппеля, применяемого как вследствие недобросовестных действий стороны, так и ввиду ее непоследовательного поведения. Анализу подлежит возможность применения немецкого принципа protestatio facto contraria (возражение против фактического волеизъявления), а также сопоставление эстоппеля и принципа континентального права venire contra factum proprium.В исследовании проводится классификация правовых норм, регламентирующих применение принципа эстоппеля, выделяются две категории норм: связанные с запретом недобросовестных действий, а также направленные на сохранение договора. Автором сопоставлены между собой нормы российского гражданского законодательства, регулирующие применение принципа эстоппеля, а также выделены условия, при которых допускается его применение. В статье рассматривается вопрос возможности применения принципа эстоппеля при отсутствии у стороны намерений нанести вред контрагенту. Автором проанализирована судебная практика, связанная с запретом на противоречивое поведение. В частности, судебные споры, вызванные ссылками сторон на незаключенность или недействительность договора, а также связанные с непоследовательным отказом стороны от договора. Дополнительно автором выявлены обстоятельства, подлежащие доказыванию при ссылке стороны на необходимость применения принципа эстоппеля. По итогам проведенного анализа предлагаются варианты совершенствования законодательства, регулирующего применение принципа эстоппеля. В частности, автор предлагает ввести следующие критерии для анализа необходимости применения принципа эстоппеля: степень обоснованности и разумности ожиданий поведения контрагента; анализ поведения контрагента; наличие причинно-следственной связи между непоследовательным поведением стороны и ущербом, нанесенным положившейся стороне; степень ущерба, причиненного стороне вследствие недобросовестного поведения контрагента.

Иностранное вмешательство во внутренние политические процессы России практически всегда маскируется под конституционное право граждан на идеологическое многообразие, формируя общественное мнение, провоцируя панику, а также оказывая влияние на отношение общества к государственным органам. Значительно усилилось влияние отдельных физических лиц, формирующих общественное мнение на основе своей узнаваемости и псевдоавторитетности. Масштабное распространение социальных сетей обусловило резкий скачок популярности артистов, музыкантов, общественных деятелей, высказывания которых могут побуждать общество к принятию определенных решений.Исследование проводится в целях выявления признаков иностранного влияния, а также критериев для отнесения физических лиц к числу иностранных агентов. На основе сравнительного анализа законодательства об иностранных агентах в России и США авторами устанавливаются условия необходимости ограничения конституционных прав граждан в целях соблюдения баланса частных и публичных интересов. При подготовке статьи использовались в основном формально-логические методы, в результате чего авторы анализируют социально-правовые явления, которые позволили выявить взаимосвязь активизации иностранного влияния и консолидации отечественного законодательства об иностранных агентах в качестве ответной меры. Авторы приходят к выводу, что для признания физического лица иностранным агентом по российскому законодательству должно присутствовать одновременно три элемента: наличие иностранного влияния, участие физического лица в политической деятельности и прямое или косвенное влияние на государственные органы или государственную политику. При этом основной проблемой правоприменения является разграничение реальных иностранных агентов и непатриотично настроенных граждан, активно выступающих против политики государства, которые могут использоваться «вслепую». В связи с этим широкое применение положений Закона об иностранных агентах является оправданным, а присвоение статуса иностранного агента подлежит индивидуализации.

В статье рассматриваются вопросы использования цифровых технологий во взаимоотношениях государства и личности. Одним из направлений таких взаимоотношений является контроль населения за работой органов управления в сфере предоставления услуг. Возможности контроля значительно увеличиваются при использовании цифровых технологий. Их внедрение в практику работы органов публичной власти и использование для расширения коммуникации с населением повышают объективность оценки качества предоставляемых услуг. Актуальность темы определяется двумя основными факторами: во-первых, цифровизация является неизменным этапом развития человечества, в том числе в сфере деятельности органов публичной власти, а во-вторых, цифровизация расширяет возможности осуществления контроля за деятельностью органов публичной власти, позволяет минимизировать риски коррупциогенных факторов, повысить прозрачность государственного управления. Исследование вопроса цифровизации проведено как с точки зрения подходов к формированию понятия, так и с точки зрения практической реализации феномена в контексте взаимоотношений государства и населения. Метод системного анализа позволил выявить основные теоретические положения о цифровизации в целом. Формально-юридический метод дал возможность адаптировать различные подходы исследователей к понятию цифровизации в широком смысле и к вопросам цифровизации органов публичной власти. Рассмотрение нормативной основы закрепления цифровых технологий дает основание прийти к выводу о широком охвате цифровой коммуникацией общественных отношений, что позволяет использовать различные формы и методы контроля населения за работой органов публичной власти. Основным препятствием в развитии коммуникации в цифровой сфере является недостаточная подготовка возрастных групп населения для использования современных информационных ресурсов.

В статье рассмотрен феномен правового воздействия как социально-психологического правового явления. Субъект права является центральной фигурой гносеологического анализа психологического аспекта правового воздействия. Субъект — единственный компонент, который способен активно реагировать на правовое воздействие. Активная реакция выражается в участии в правовом воздействии, получении и переработке правовой информации, моделировании собственного поведения в соответствии с полученной информацией. В статье автор осуществляет обзор исследований в данной области, на основании которого следует сделать вывод о необходимости усиления междисциплинарного взаимодействия между теорией права и психологическими науками в количественном и качественном ключе. Отсутствие подобных исследований обусловливает актуальность настоящего исследования. Определены основные свойства личности, определяющие стратегию ее поведения, влияние внешних и внутренних факторов. В системе социальной коммуникации человек является активным самоорганизующимся субъектом, который транслирует и осуществляет транзит правовой информации субъектам иных уровней социального взаимодействия. Оценка значимости правовой информации и выбор решения по ее использованию осуществляется субъектом самостоятельно, с применением собственного социального опыта и психологических свойств. Изучен механизм психологического правового воздействия. В рамках статьи автором обоснована необходимость введения в научный оборот понятия «направленное поведение», под которым следует понимать состояние субъекта, испытывающего правовое воздействие, а также последствия в виде определенных деяний субъекта, опосредованных правовым воздействием, процесс обмена между участниками социальной коммуникации значимой правовой информацией. Определена роль правосознания и правовой информации в механизме психологического правового воздействия.

В статье рассматривается проблема соотношения права, нравственности и морали в ряде произведений русской классической литературы. Показывается, что данная проблематика характерна именно для русской литературы, безоговорочно признанной как одно из высших достижений мировой словесности. Особенность русской, а затем и советской литературы состоит в том, что она уделяет повышенное внимание внутреннему миру человека, мотивам его поведения. Так возник феномен, который получил название «русский психологический роман». Отечественные писатели неоднократно поднимали проблему несовпадения содержания законов и общепринятых представлений о морали, тем более нравственности. В статье говорится о преемственности советской и русской литератур, которая нередко отрицалась как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении. Социологические, философские, а нередко и правовые проблемы первоначально поднимались именно в литературе. И уже затем они становились предметом обсуждения в специальных отраслях знания. Многие дореволюционные правоведы зарекомендовали себя и в качестве литераторов. Такого рода примеры имели место и в советский период. Несовпадение нравственных и правовых оценок по-прежнему остается одной из актуальных проблем. Автор обосновывает свое убеждение, что литература должна воспитывать. Без нравственности право теряет свою ценность, на что неоднократно обращали внимание отечественные писатели. Возвращение привычки читать классическую (и не только) литературу, которое позволит вновь получить статус самой читающей страны миры, разрешит конфликт права и нравственности; автор доказывает подобную позицию в рамках научной статьи.

Закон КНР «О высшем образовании» является основным нормативным актом в области высшего образования в Китае. Он был принят в 1999 г. и произвел существенное влияние на сферу образования в целом, позволив решить ряд ключевых на тот период проблем. В статье проанализированы соответствующие данные об имеющихся достижениях реализации Закона КНР «О высшем образовании» за период более 20 лет, прошедших с момента его вступления в силу. Качество подготовки кадров неуклонно улучшалось; эффективность, масштаб и структура высшего образования достигли существенных успехов. Закон эффективно гарантировал право граждан на получение высшего образования, постепенно рационализировал внутренние и внешние структуры управления высшими учебными заведениями. Раскрыты также причины фундаментальных проблем; предложены способы совершенствования действующего законодательства и пути решения возникающих проблем, например: создание более научной и эффективной системы оценки и контроля в целях укрепления роли академического совета вузов; совершенствование каналов разрешения академических споров, расширение категорий споров между профессорами и вузами, подсудных судам; сформулированы способы раскрытия информации об оценке уровня высшего образования; ускорена глубокая интеграция современных информационных технологий и преподавания в области образования и т.д. Закон КНР «О высшем образовании» дает более ясные ответы на ряд важнейших вопросов развития высшего образования, таких как взаимоотношения между государством (правительством) и вузами, автономия вузов и внутренняя система управления вузами. Однако с учетом быстрого развития общества, его демократизации и возрастающего интереса к механизмам защиты прав личности институт высшего образования в Китае, во многом построенный на основании анализируемого нормативного акта, едва ли способен далее выполнять свою роль в условиях нового времени.

 Новейшая история российского государственного строительства непосредственно связана с многочисленными, и не всегда удачными, попытками формулирования государственной идеологии. Такие попытки «идеологического искания» активизировались с принятием поправок к Конституции России в 2020 г. Несмотря на ряд научных работ, посвященных проблематике формирования государственной идеологии, на сегодняшний день в российской правовой доктрине полярность мнений относительно содержания государственной, национальной, конституционной идеологии не устранена, что, в свою очередь, влияет на процесс развития государства, права. Цель настоящей работы — выявить причины закрепления в ч. 2 ст. 13 Конституции РФ запрета на установление какой-либо идеологии в качестве государственной или обязательной, формулирование ряда авторских терминов, имеющих отношение к теме исследования, разрешения конкуренции между государственной идеологией, национальной, конституционной и идеологией правящей группы. В статье применены такие методы научного исследования, как синтез, абстрагирование, обобщение; использованы работы: Е. Ю. Бархатовой, В. И. Якунина, П. А. Астафичева, Н. С. Бондаря, Э. Э. Баринова, В. В. Лазарева, Б. С. Эбзеева и иных авторов. Результаты исследования заключаются в формулировании авторской трактовки ряда терминов: национальная идеология; государственная идеология; конституционная идеология; идеология правящей группы. Показана взаимосвязь государственной идеологии и национальной идеологии, а также идеологии правящей группы. Отдельно раскрыты принципы формирования национальной идеологии, показаны особенности государственной идеологии в СССР. Результаты исследования могут быть использованы в науке конституционного права, общей теории государства и права, политологии.

Актуализация тематики машиночитаемого права, значимость которой подтверждается как общей тенденцией и потребностью рассматривать право в контексте развития информационных технологий, так и принятием значимых правовых актов, в числе которых Концепция развития технологий машиночитаемого права, предполагает необходимость формирования надлежащей теоретической основы и разработки методологического обеспечения соответствующих процессов. Общая проблема «методологической недостаточности» обеспечения процессов цифровой трансформации права, а также актуальность разработки технологий машиночтения права предопределяют необходимость обращения в том числе к результатам и достижениям естественно-научного знания. В публикации анализируется корректность переноса выводов К. Гёделя в их гносеологическом (эпистемологическом) контексте на правовую область. Рассматривая право как объект машиночтения в контексте «гёделева неразрешимого предложения» и основываясь на заключении Гёделя о неспособности системы описать себя своими собственными средствами (доказать свою непротиворечивость), автор приходит к выводу о том, что «надправовым» основанием является культура, а само право видится в системной иерархии: культура — право — закон.Машиночтение права предлагается рассматривать в контексте семиотической парадигмы, основываясь на максимально широком охвате знаковых систем, отражающих всё многообразие систем-регуляторов, и не ограничиваясь лишь религией, моралью, этикой, правом и законом, а имея в виду культуру как «мегаисточник знакового множества», отражающий целый комплекс систем-регуляторов.На основе анализа выводов К. Гёделя, а также принципов «дополнительности» Н. Бора и «неопределенности» В. Гейзенберга в их гносеологическом (эпистемологическом) аспекте делается ряд выводов, которые могут быть значимы как для методологической основы машиночтения права и закона, так и для проблематики правопонимания и правовосприятия в целом. В частности, делается вывод об актуальности темы трансформации научных споров о теориях правопонимания в процесс взаимодополнения таких теорий с целью достижения состояния их конструктивного противоречия (контрадикторности).

Анализируются взгляды К. Д. Ушинского на личность, ее многочисленные и многогранные интересы, камеральное и гражданское право из малоизвестных современному правоведу юридических трудов, написанных К. Д. Ушинским в первые годы после окончания юридического факультета Московского университета, когда он в течение трех лет исполнял обязанности профессора Демидовского юридического лицея в г. Ярославле. В этой связи кратко рассмотрены общие условия преподавания в этом высшем учебном заведении и круг преподаваемых дисциплин, немногочисленные сохранившиеся источники лекционной деятельности Ушинского этого периода и его актовая речь «О камеральном образовании» на торжественном собрании Демидовского лицея. Отдельное внимание уделено проницательному выводу Ушинского о том, что в немецкой камералистике того времени место законов заняли удобные правила. Это мнение особенно актуально в наши дни, поскольку показывает, что стремление стран Запада начать жить не по нормам международного права, а по правилам, установленными ими же, возникло отнюдь не сегодня. Современная политическая, дипломатическая, юридическая, экономическая действительность буквально перенасыщена фактами незаконных санкций, «замораживаний» активов, конфискаций имущества и иных незаконных действий США и ряда иных западных стран в отношении России и других независимых государств, а также граждан этих государств. Анализ немецкого камерального права, проведенный Ушинским, наглядно показывает, что использование западными странами «удобных для них правил» вместо законов — это отнюдь не современное «изобретение», а постоянно развивающийся процесс, фундамент которого заложен западной политической и юридической мыслью несколько веков назад.