Задачей настоящей работы является формулирование моделей ответственности интеллектуальных систем в ситуациях причинения вреда (в виде любых правонарушений, в том числе преступлений). Для этого в статье рассматривается современное состояние технологий искусственного интеллекта с позиций морально-волевой и интеллектуальной автономности для моделирования подходов к их правосубъектности. Такая автономность может быть выражена только через программную часть технологической системы, то есть даже в случае роботов (киберфизических систем) для их правовой оценки требуется анализ того, как осуществляются операции по оценке входящей информации, а не физические характеристики такой системы. Анализируются позиции, согласно которым интеллектуальные системы могут по объему и характеру их правоспособности сопоставляться с юридическими лицами, физическими лицами, животными, метаправовыми конструкциями. Делается вывод о необходимости самостоятельной правовой оценки систем искусственного интеллекта, вне сравнения с уже существующими правовыми категориями. Необходимость обучения системы на ограниченном датасете, то есть без дообучения в реальной среде, состязательные атаки и внутренние ошибки интеллектуальных систем рассматриваются как актуальные примеры технических ограничений технологии, не позволяющих в полной мере ставить на данный момент вопрос о ее субъектности. Автор указывает на то, что для определения ответственности за причиненный интеллектуальной системой вред следует установить круг лиц, между которыми она дифференцируется: сама интеллектуальная система, ее разработчик и оператор (пользователь). На основании этого предлагаются 10 моделей распределения ответственности между ними.

Нормы института представительства до сих пор не воспринимаются однозначно в науке гражданского права: дискуссионными остаются понятия представительства и полномочия, являющиеся центральными категориями данного института. При представительстве дееспособность представителя присоединяется к правоспособности представляемого, что подтверждается соответствующими полномочиями. Таким образом, и представитель, и представляемый должны обладать правосубъектностью.

При этом не вполне определенным остается правовое положение гражданско-правовых сообществ, которые не признаются субъектами гражданских правоотношений, но способны принимать решения, имеющие юридические последствия. Каким образом могут быть представлены интересы такого объединения в отношениях с третьими лицами? Применимы ли к регулированию данных отношений положения института представительства? В статье сделан вывод о том, что в ряде случаев положения института представительства могут быть применены к отношениям с участием гражданско-правовых сообществ, когда круг их участников является конкретно определенным и их интересы совпадают, — представитель может действовать от имени и в интересах каждого из участников такого сообщества.

Однако нуждается в уточнении возможность коллективного представительства общих интересов лиц, круг которых не является точно определенным. Отдельного внимания требует вопрос применения положений о прямом представительстве в тех случаях, когда общие интересы гражданско-правового сообщества не соответствуют частным интересам отдельного его участника. В этом смысле, думается, при конкретизации круга участников сообщества применение положений о представительстве возможно в силу указания закона и принятого решения собрания, однако здесь нуждается в уточнении категория общих интересов представляемых лиц

В статье рассмотрены квалифицирующие признаки и содержание брачного договора в соответствии с положениями Гражданского и Семейного кодексов РФ, а также особенности правового регулирования возникающих в связи с его заключением отношений. Критически исследованы ограничения свободы брачного договора, предусмотренные императивными нормами Семейного кодекса РФ, и дефиниция брачного договора. В результате анализа обосновывается допустимость определения долей в праве на общее имущество супругов или конкретного принадлежащего им имущества на случай смерти или банкротства одного или обоих супругов. При этом особое внимание в работе уделено непротивопоставимости брачного договора недобровольным кредиторам и кредиторам, которым не были раскрыты его условия, а также ex post контролю справедливости условий брачного договора. По мнению автора, регулятивный потенциал брачного договора не должен ограничиваться главным образом распоряжением супругами принадлежащим им имуществом. Автор выносит на обсуждение возможность использования брачного договора не только как распорядительной, но и как обязательственной сделки, посредством которой возможно регулирование всех имущественных и личных неимущественных отношений, возникающих между супругами, в том числе имеющими общих детей, в связи с заключением брака, в браке и в случае его прекращения. В работе отмечается, что брачный договор может содержать условия корпоративного соглашения, определяющего порядок осуществления одним из супругов корпоративных прав. Автор приходит к выводу о необходимости развития диспозитивных начал регулирования отношений, возникающих из брачного договора, и определения его как соглашения о создании и функционировании семьи как неправосубъектного образования, что позволило бы рассматривать брачный договор как разновидность договора простого товарищества.

Статья посвящена исследованию обеспечения экокриминологической безопасности в сфере использования потенциала института освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших экологические преступления. Выводы автора основываются на статистических данных об основаниях прекращения уголовных дел за период с 2018 по 2022 г. и судебной практике по применению видов освобождения от уголовной ответственности к лицам, совершившим экологические преступления. Рассмотрены особенности применения отдельных видов освобождения от ответственности. Выявлено смещение акцента в правоприменении на использование судебного штрафа в противовес сложившейся тенденции к ограничительному использованию штрафа в виде наказания в отношении рассматриваемых лиц из-за характеристик личности, препятствующих ограничению их имущественной сферы. Отмечено наличие неоднозначных подходов суда к установлению оснований для применения видов освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших экологические преступления. Выявлена тенденция к поглощению деятельного раскаяния судебным штрафом. Сделан вывод об отсутствии оснований для констатации примирения с потерпевшим применительно к экологическим преступлениям. Интерес представляет сформировавшаяся модель перераспределения частоты использования отдельных видов освобождения при сохранении средней годовой численности освобожденных лиц. Сформировавшаяся практика применения института освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших экологические преступления, лишена единообразия в трактовке оснований применения. Проблема практического использования гуманистического направления обеспечения безопасной от криминального воздействия окружающей среды требует глубинного теоретического осмысления и разработки стратегии развития данного подхода. Расширение и совершенствование практики использования нерепрессивных методов воздействия признано перспективным направлением обеспечения экокриминологической безопасности при условии повышения эффективности правоприменительной практики в данной сфере.

Общественные отношения, складывающиеся в процессе пересмотра судебных решений по уголовным делам в апелляционном порядке, возникают на основе норм уголовно-процессуального права, обладающих большим социально-проективным потенциалом, под которым понимается деятельность по созданию конкретных образов будущего, определенных деталей разрабатываемых программ и планов, результатом которой зачастую является новый или модернизированный социальный объект, обладающий оригинальным механизмом и уникальными средствами регулирования общественных отношений. Апелляционное производство по уголовным делам как институт, сформированный в процессе длительной эволюции, в ходе которой были апробированы и выбракованы многие варианты пересмотра судебных решений, также выступает объектом социального проектирования, помогающего обеспечить эффективность правоприменения и реализацию назначения уголовного судопроизводства, закрепленного в ст. 6 УПК РФ. Результатом проектирования апелляционного производства по уголовным делам будет выступать совокупность научно обоснованных функциональных предложений, способных оказать положительное влияние на пересмотр в суде апелляционной инстанции, поскольку последний должен быть способным удовлетворить социальный интерес (потребность) заинтересованных сторон, если иметь в виду не удовлетворение апелляционной жалобы, а осуществление правосудия в полном смысле этого слова.

Рассмотрены особенности существовавших в СССР и Российской Федерации концепций узкого и широкого подхода к государственному управлению, а также современной концепции государственного управления, связанной с осуществлением публичной власти. Определены причины и периоды возникновения этих концепций. Поскольку публичная власть объединяет государственные органы и органы местного самоуправления, предложено термин «государственное управление» понимать интегрально — как совместные, скоординированные управленческие действия государственных и муниципальных органов. Утверждается, что, несмотря на различия указанных концепций, направления развития системы государственного управления определяются одними и теми же тенденциями. На основе анализа механизма развития этой системы выделены три подобные тенденции. Показано, что первая тенденция обусловливает перманентное увеличение количества входящих в систему государственного управления органов (субъектов) управления. Определено, что при этом разрастаются информационные связи в системе государственного управления. С учетом данного обстоятельства делается вывод о второй тенденции в развитии системы — усложнении архитектоники информационных каналов связи при переходе от одной системы государственного управления к системе следующего поколения, что обусловливает возможность повышения эффективности управления в новых социально-экономических условиях. Утверждается, что государственное управление осуществляется путем одновременной реализации разных управленческих подходов, в частности централизации и децентрализации управления, использования кибернетических и синергетических приемов. В этой связи третьей тенденцией в развитии рассматриваемой системы является переход к новой идеологии конвергенции различных механизмов управления.

Реформирование местного самоуправления в России последних десятилетий постепенно отводит данную институцию от сущности ее создания, встраивая в вертикаль государственной власти под образом власти публичной. Конституционные поправки 2020  г. только ускорили данный процесс. В  статье сделана попытка обосновать необходимость сохранения муниципальной власти в том виде, который ей был присущ изначально, когда она была прообразом теорий свободной общины или хотя бы дуализма. На основе теоретических наработок ученых и автора данного исследования, а также по ряду вопросов местного значения, включая земельные, налоговые, градостроительные и иные общественные отношения, осуществлена попытка показать необходимость местного самоуправления в настоящее время, если организационно-правовыми средствами придать ему нужный вектор развития. Особую, негативную, роль в рассматриваемом вопросе играют всё более и более расширяющаяся практика делегирования государственных полномочий и введение одноуровневой системы территориальной организации муниципальных образований. Для преодоления проблемных тенденций предложено по-новому реализовать существующие институты муниципального права, что даст свои положительные плоды и на что имеется реальный запрос со стороны населения. Так, люди неохотно участвуют в различных мероприятиях, связанных с обязательным очным присутствием, но активно голосуют за варианты благоустройства общественного пространства, не хотят быть депутатами сельских поселений, но помогают друг другу в трудных ситуациях и выходят на субботники, и  т.д. Последующая трансформация местного самоуправления должна отталкиваться от потребностей граждан, а не государства.

Важной вехой в развитии института прав человека является принятие в 1948   г. Всеобщей декларации прав человека, где впервые в истории были комплексно закреплены основные права и свободы человека с учетом естественных, политических и социальных потребностей и интересов личности (индивида). Именно принятием этого документа было объявлено, что человек, его фундаментальные права и свободы являются главной ценностью. Мировое сообщество стремилось охватить все возможные сферы общественных отношений (публичные и частные), которые необходимы человеку для нормальной жизнедеятельности, закрепив основные права и свободы. Нельзя отрицать значимость этого международно-правового акта для «человеческой семьи» и каждого индивида, но вместе с тем можно констатировать, что, принятый три четверти века назад, данный  документ не отражает в полной мере действительности, не учитывает динамики развития общественных отношений, в частности не определяет права человека в формирующемся информационном обществе, в цифровом пространстве. Ведь меняется даже подход к индивидуализации и идентификации самого человека, появляются цифровые профили граждан, оформляются цифровые паспорта и другие удостоверяющие документы, более того, появляются «киберлюди»  — физические лица с вживленными подкожно микрочипами (капсулами) с технологиями NFC (Near Field Communication), содержащими информацию, в частности, о персональных и банковских данных.

Статья посвящена вопросам правового регулирования финансирования судебных процессов лицами, непосредственно не участвующими в деле. Исследование проводится на примере судебной практики Британского Содружества и Российской Федерации. Рассматриваются исторические аспекты формирования института и доктрины чамперти (champerty), в котором такое финансирование раскрывается в двух аспектах: а)   поддержка и поощрение самого процесса, когда в его негативной коннотации контроль или поддержка спора или сторон приводит к нарушению общего права; б)  процент от цены иска без материального интереса в споре.

В   статье исследуются вопросы возмещения судебных расходов в России, Англии и Ирландии, а на примере США  — дискуссия о возможности и необходимости раскрытия информации об источниках мобилизации средств на судебный процесс. Ставится вопрос о необходимости распространения режима финансовой конфиденциальности и на отношения по финансированию судебного процесса без каких-либо изъятий. На примере судебной практики Англии и Ирландии ставятся вопросы о правовом положении и интересе процессуального спонсора. Утверждается, что риторика о роли суда может быть возвышенной, но рассуждения не достигают таких высот, если из-за нехватки средств загражден доступ к правосудию. Финансирование судебных разбирательств и переуступка прав позволяют малообеспеченным сторонам добиться определенной степени справедливости; можно признать, что несовершенное правосудие лучше, чем вообще никакое.

Начиная с 1996   г. Международная ассоциация по свопам и деривативам (ISDA) была чрезвычайно успешна в подготовке и продвижении модельных актов, которые были имплементированы в более чем 80   юрисдикциях, включая Российскую Федерацию. Это обстоятельство уникально, поскольку ISDA, в отличие от межправительственных организаций в области гармонизации и унификации частного права, не обладает статусом международной организации, являясь некоммерческой корпорацией. Тем не менее ее модельные законы, будучи востребованными законодателями разных стран, ставят деятельность ISDA в области гармонизации частного права в один ряд с такими международными организациями, как УНИДРУА и ЮНСИТРАЛ. В  статье приводится краткая характеристика основ деятельности этой ассоциации. Особое внимание уделяется подготовке стандартных рамочных договоров и условий контрактов. Детально прослеживается эволюция ее модельного законодательства, в том числе модельные законы 1996, 2002, 2006 и 2018  гг. Отмечается, что вплоть до 2018   г. имелась тенденция к расширению привилегий для деривативных сделок, в том числе в части их видов и степени их защиты. Однако после краха ведущего инвестиционного банка Леман Бразерс и последовавшего за ним глобального финансового кризиса регуляторные подходы к привилегиям для деривативов изменились, что и нашло отражение в последнем по времени принятия модельном акте ассоциации ISDA.

Статья посвящена юридическому регулированию хозяйственной деятельности в Арктике. Показано, как нормотворчество призвано закрепить максимум прав на использование природных ресурсов. Неминуемы тогда и дифференциация подходов, и использование совершенно различных методов их измерения. Одним из них становится толкование такой категории, как суверенитет. Рассматривается, насколько он отвечает конститутивным признакам юрисдикции, выбору в пользу той или иной внутригосударственной правовой системы. Отмечается относительность признания коллизионных принципов доступности месторождения. Право на освоение недр связано с юрисдикционной деятельностью согласно актам национального законодательства, а также с полноценностью норм права, очевидной универсализацией юрисдикций. При этом количественные показатели суверенитета если и возможно установить, то лишь применительно к степени влияния межгосударственных организаций. Правовые системы арктических стран минимизируют тогда риски имплементации принятых решений. В  этой плоскости они и проводят искомый водораздел. Качественные признаки суверенитета гораздо важнее. Это видимая способность оставаться субъектом международных отношений на фоне текущих кризисов, но и явная делимитация юрисдикций сначала для международных правоприменительных институций. Впоследствии она затрагивает уже национальные системы защиты гражданских прав.