В статье исследуется важная и, как представляется, все еще актуальная проблема имперской государственной формы. В исторической ретроспективе рассматриваются главные аспекты и тенденции, свойственные как самой идее имперской формы, так и методам ее реализации. Подробным образом анализируется такой историко-правовой феномен, как «номос империи», ее правовая и организационная субстанция и процесс. Римская империя, Священная римская империя германской нации и другие имперские формообразования представляли собой некое единое явление в политической и государственно-правовой истории Европы. В отличие от античного полиса или города-государства, существовавшего в замкнутом пространстве, империя ориентирована на бесконечность и не желает признавать твердых границ. При этом ее истоки лежали в локализованных территориальных единицах, таких как «семья», «дом», «двор» и т.п., наиболее крупной из которых стало «государство». Территориальный и национальный характер государства стоял на пути беспредельных устремлений империи. Здесь сталкивались два принципа - локальности и экспансии. На правовом уровне это столкновение вылилось в борьбу суверенитетов, империя отвергала суверенитеты так же, как и территориальные границы. Имперская идея поднималась над реальными отношениями в политике, демонстрируя мощный волевой импульс и пространственную пассионарность. Имперский «номос» не был только формой за-конодательствования, он соединял в себе нормативные черты с элементами деционизма и императивности, и это неизбежно приводило к возрождению авторитарных и диктатори-альных форм властвования: «империя не может быть слабой». Сложность имперского формообразования не позволяет однозначно отнести империю к формам правления, формам государственного устройства или политическим режимам. Тем не менее эта форма и до настоящего времени сохраняет свою актуальность и действенность.

В статье исследуется вопрос законодательного регулирования практики встраивания механизма контрольной власти в компетенцию законодательного органа. Раскрывается содержание термина «парламент», определяется соотношение понятий «парламентская власть» и «контрольная власть», «власть представительная». При анализе закона «О парламентском контроле» выявлен дисбаланс компетенций палат федерального парламента. Федеральное законодательство устанавливает открытый перечень контрольной функции у законодательных (представительных) органов власти в субъектах РФ. Поэтому региональные парламенты расширяют контрольные полномочия собственным законодательством. Практика законодательного регулирования контрольной деятельности законодательных (представительных) органов субъектов РФ порождает проблемы по соответствию функции контроля. Проблемы понимания содержания сущности парламентского контроля обусловливают принятие субъектами РФ законодательства, указывающего формы контроля, по факту не являющиеся таковыми. Законодательное регулирование парламентского контроля и соответствующей контрольной функции деятельности парламентов в субъектах РФ не отвечает требованиям контрольной функции парламента как элемента системы власти. Делается вывод о том, что необходимо установить единообразный порядок определения пределов контрольной деятельности парламента в правоприменительной практике.

В статье рассматривается правовая природа комиссий по кредитным договорам с учетом позиции судебных органов. Автором проанализирована судебная практика и сделан вывод о том, что комиссиями называют различные по природе платежи заемщика по кредитному договору. Противоречивая позиция судов обусловлена тем, что в российском законодательстве отсутствует легальное понятие «комиссия по кредитным договорам». Кредитор и заемщик могут согласовать любое условие о комиссии в кредитном договоре в силу ст. 421 ГК РФ и ст. 29 Федерального закона «О банках и банковской деятельности», в связи с чем банки нередко взыскивают комиссии, не обусловленные предоставлением с их стороны какой-либо самостоятельной услуги, например комиссии за открытие ссудного счета либо выдачу кредита. Основываясь на судебной практике, комиссии, взыскиваемые банками с заемщиков по кредитным договорам, можно разделить на комиссии, прикрывающие проценты за пользование кредитом, и комиссии, являющиеся платой за дополнительные услуги (имущественное благо, полезный эффект). Отдельные комиссии, такие как комиссия за резервирование и бронирование денежных средств, за изменение условий кредитования, за досрочный возврат кредита, одними судами признаются платой за предоставление заемщику полезного эффекта либо имущественного блага, другими судами - убытками. Комиссии, которые уплачиваются периодически и начисляются на остаток задолженности, по правовой природе признаются платежами, прикрывающими проценты за пользование кредитом. У заемщиков в такой ситуации возникает иллюзия, что кредит предоставляется под меньшую процентную ставку, тогда как часть процентного платежа спрятана в комиссии. Вернуть эти комиссии обратно из банка представляется затруднительным. В работе делается вывод о том, что стороны в кредитном договоре должны согласовывать размер комиссии либо порядок его определения, в ином случае взыскание такой комиссии может стать для банка невозможным, что подтверждается судебной практикой.

Одним из основополагающих начал деятельности суда в Российской Федерации является его независимость. Только суд, который независим от каких-либо воздействий и влияний, может вынести законное, обоснованное и справедливое решение. Но в современном обществе гарантии независимости суда нуждаются в постоянном совершенствовании. Это, в свою очередь, обязывает исследователей обратить внимание на ряд дискуссионных проблем, отмеченных в статье, в частности на независимость суда и процессуальные гарантии ее независимости с учетом международно-правовых стандартов осуществления правосудия, государственной защиты судей по уголовным делам, правовых средств противодействия осуществлению рассматриваемого института. Последнее обстоятельство обусловлено тем, что в законодательстве отсутствует системное регулирование института независимости суда, содержится большое количество отдельных несогласованных норм о полномочиях судов, что создает трудности и препятствия для правоприменения. Информация о внепроцессуальных обращениях к судьям является новым для отечественной правовой системы процессуальным независимым механизмом и дополнительной объективной процессуальной гарантией независимого суда. Однако теоретический и практический интерес к указанной проблематике обусловлен не только недостатками правового регулирования, но и низкой степенью изученности данной сферы научным сообществом, отсутствием реального правового механизма обеспечения независимости судей и их защиты. Следовательно, для эффективной реализации указанных мер необходимы их всестороннее прогнозированное изучение, теоретико-правовое обоснование и разработка соответствующих предложений по совершенствованию действующего законодательства и организации практического применения.

В статье освещается краткий исторический экскурс национального законодательства России, начиная с Судебника 1497 г. и до наших дней, приводятся законодательный опыт зарубежных стран, современная судебная практика, результаты социологического опроса практических работников, экономические показатели стоимости отдельных уголовно-процессуальных институтов. Институт процессуальных издержек может быть экономическим стимулом для добросовестного пользования участниками своими процессуальными правами как в уголовном судопроизводстве, так и в правоотношениях, предусмотренных Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности». В связи с изложенным предлагаются такие законодательные новеллы: 1) статья 11 УПК РФ «Охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве» дополнить частью 1.1 следующего содержания: «Участники уголовного судопроизводства должны добросовестно пользоваться всеми принадлежащими им процессуальными правами и не допускать злоупотребления своими правами»; 2) статья 132 УПК РФ «Взыскание процессуальных издержек» дополнить пунктом 6.1 следующего содержания: «При прекращении уголовного дела или уголовного преследования вследствие истечения сроков давности уголовного преследования суд, следователь и дознаватель вправе освободить лицо полностью или частично от уплаты процессуальных издержек, если лицо добросовестно пользовалось своими процессуальными правами и не препятствовало в любых его формах производству по делу»; 3) в части 2 статьи 131 УПК РФ расшить понятие процессуальных издержек, дополнив ее новым п. 9 следующего содержания: «суммы, израсходованные в связи с розыском подозреваемого и (или) обвиняемого, скрывшегося от органа уголовного преследования и (или) суда, а равно понесенные при приводе лиц, перечисленных в ч. 1 ст. 113 настоящего Кодекса»; 4) часть 2 той же статьи 131 Кодекса дополнить новым п. 10 следующего содержания: «суммы, выплачиваемые гражданам, специалистам и адвокатам, участвующим в проведении гласных оперативно-розыскных мероприятий, которые по своей юридической сути идентичны процессуальным издержкам, предусмотренным пунктами 1-4 части 2 статьи 131 настоящего Кодекса».

В первой части статьи анализируется субъектно-территориальная структура федеративных государств на основе российских и зарубежных, в первую очередь немецких, материалов о территориальном устройстве существующих в современном мире федераций (Индии, Канады, Нигерии, России, США, ФРГ, Швейцарии и др.), а также некоторых федераций, прекративших свое существование в ХХ-ХХI вв. (Германского рейха, СССР, Судана, СФРЮ, ЧССР и др.). Во второй части исследования рассматриваются зависимость устойчивости субъектнотерриториальной структуры и федеративного устройства в целом от особенностей внутреннего территориального деления федераций, а также оцениваются возможности использования территориальной реорганизации в качестве инструмента гармонизации федеративных отношений. Факторами «риска» для федераций являются территориально-структурные модели, предусматривающие существование «выраженно доминирующего» субъекта федерации; модели, допускающие существование субъектов с заметно отличающимся уровнем социально-экономического развития; модели, предполагающие отступление границ субъектов федерации от границ «естественного» исторического расселения этноконфессиональных сообществ.

С развитием общественных отношений в отечественном правоведении меняются взгляды о роли и месте отдельных форм права в системе источников права. Эволюция форм права свидетельствует о замене одних форм права другими. В частности, правовые обычаи стали вытесняться законодательством и иными нормативными правовыми актами. В результате чего рассматриваемые источники права приобрели субсидиарный характер. Данные тенденции многие ученые-правоведы сводят к естественному процессу, видя в этом элементы прогресса. Вместе с тем автор пытается обратить внимание читателя на то, что такие фундаментальные источники права, как обычаи, не утрачивают своего значения по сей день. Представленная статья раскрывает правовые обычаи локального уровня. Предлагается классификация их по территории и сфере экономической деятельности хозяйствующего субъекта. Автором разделяются производственные и корпоративные обычаи организации. Производственные обычаи регулируют отношения, связанные с осуществлением производственно-хозяйственной деятельности, включая непосредственное производство и реализацию продукции (товаров, работ и услуг). Корпоративные же обычаи определяют вопросы участия в корпоративных организациях или управления ими. Предлагается выделять следующие признаки локальных обычаев: рассчитаны на неоднократное применение; сфера их применения ограничивается рамками деятельности конкретного хозяйствующего субъекта; адресованы неопределенному кругу лиц, связанных с производственно-хозяйственной деятельностью организации и корпоративными отношениями; универсальны и формируются поведением участников отношений, а также адаптированы к конкретному хозяйствующему субъекту; санкционированы и обеспечиваются государством; должны соответствовать положениям законодательства. В статье дается обзор мнений по данной проблематике в дореволюционной России, советском правоведении, а также современных ученых. При исследовании указанной формы права разбирается соотношение правовых обычаев с деловыми обыкновениями и заведенным порядком. В результате указанные понятия разграничиваются. Так, обычаи являются формой права, а деловые обыкновения и заведенный порядок - сложившимися правилами исполнения обязательств (договорных либо корпоративных) участниками правоотношения. Проведенный анализ помогает выстроить целостную картину источников права, регулирующих предпринимательские отношения в России.

В статье представлен анализ экономико-правовой структуры национальной хозяйственной модели гитлеровской Германии. Придя к власти, Гитлер не отменил Веймарскую конституцию. С помощью ряда нормативных правовых актов он «подключил» к ней свою нацистскую конституцию: политическую и экономическую. Основой первой стал Закон о чрезвычайных полномочиях, юридической базой экономической конституции явился Закон о подготовке органического построения народного хозяйства. Он включал в себя определенный относительно однородный набор институтов, инструментов и их интерпретаций, который применяется в рамках рыночной, социалистической и переходных экономических моделей для их конституционного оформления. Конституционная модель экономики нацистской Германии складывается из совокупности важнейших черт, принципов и признаков экономического порядка Третьего рейха. Автор доказывает, что нацистское государство не превратилось в «нотариуса», юридически закреплявшего решения крупного монополистического капитала Германии. Оно сделало себя собственником средств производства, единолично определявшим промышленную политику, целью которой была подготовка к мировой войне.

Статья посвящена рассмотрению социально-обеспечительного предоставления как одной из ключевых и наименее исследованных категорий в праве социального обеспечения. Актуальность темы объясняется ее непосредственной связью с качественными и количественными аспектами прав граждан на социальное обеспечение при явном несовершенстве соответствующего отраслевого юридического инструментария как в теоретическом, так и в прикладном смысле. В работе подчеркиваются значение и интегративные свойства социально-обеспечительного предоставления для системы права социального обеспечения и его понятийного аппарата. На основе анализа современного законодательства, а также нормативных правовых актов прошлых лет автор делает вывод, что общие качества социально-обеспечительных предоставлений во многом схожи, в том числе в разные исторические эпохи и в разных государствах, обладают едиными свойствами. В работе посредством моделирования, логического, системно-структурного методов обосновывается, что эти факторы, включая принципы функционирования и развития данного явления в праве социального обеспечения, обусловлены определенными закономерностями. Качественные же свойства социально-обеспечительного предоставления устойчивы и находятся в имманентной зависимости от его внутреннего строения. Этим объясняется объективная ограниченность мер государственного воздействия на состояния нуждаемости. При этом в социально-обеспечительном предоставлении заключены свойства самого социального обеспечения как системы более высокого порядка. Автором предлагается определение понятия социально-обеспечительного предоставления, анализируются элементы структуры этого явления, а также обращается внимание на необходимость законодательного закрепления на федеральном уровне соответствующей правовой конструкции. В работе приводится модель нормативно сложившейся современной системы социально-обеспечительных предоставлений. Высказывается мнение о том, что социально-обеспечительное предоставление включается в структуру субъективного права нуждающегося лица и, как следствие, требует совершенствования существующей системы его защиты. В частности, отмечается, что специфика отраслевого механизма правового регулирования, выраженная в сочетании элементарных процедурной и материальной правовых связей субъектов, делает необходимым нормативную фиксацию комбинированного (сложного) способа защиты права нуждающегося лица. Этому способу свойственно соединение требований о признании права с одновременным обязанием органа социального обеспечения совершить конкретные фактические действия при обращении лица в юрисдикционный орган.

В статье анализируются отдельные положения проекта федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон "Об основах общественного контроля в Российской Федерации"». Данный законопроект направлен на совершенствование правовых основ организации и осуществления общественного контроля за деятельностью органов государственной власти, органов местного самоуправления, государственных и муниципальных организаций, иных органов и организаций, наделенных отдельными государственными или иными публичными полномочиями. Принятие в 2014 г. Федерального закона «Об основах общественного контроля в Российской Федерации» стало важным этапом не только в развитии общественного контроля, но и на пути становления гражданского общества в Российской Федерации. - пробелов и коллизий с другими федеральными законами. Законодательными новеллами следует признать предложения разработчиков: о расширении состава субъектов общественного контроля за счет включения в соответствующий перечень отдельных граждан и их объединений; о введении в законодательный оборот категории «общественные интересы как цель общественного контроля»; об установлении обязанности органов и организаций, деятельность которых по осуществлению возложенных на них государственных или иных публичных полномочий является объектом общественного контроля, учитывать результаты общественного контроля; о создании федеральной государственной информационной системы (системы электронной демократии), обеспечивающей сбор, обработку, накопление, хранение, поиск и передачу информации о деятельности субъектов общественного контроля и лиц, деятельность которых по осуществлению возложенных на них государственных или иных публичных полномочий является объектом общественного контроля; о введении открытых лицензий, на основании которых предлагается осуществлять распространение информации об общественном контроле. В статье указанные предложения подвергнуты критическому анализу, отмечены положительные и негативные стороны законопроекта, предложены пути гармонизации правового регулирования отношений в сфере общественного контроля.

В статье поднимается проблема качества уголовно-правовых норм, предназначенных противодействовать террористической угрозе. В основе формирования уголовно-правового механизма противодействия террористической деятельности должны лежать научно выверенные определения терроризма и террористической деятельности. В статье предлагается рабочее (как материал для дальнейшей шлифовки) определение терроризма как социального явления. Подчеркивая генетическую связь экстремизма и терроризма, автор высказывает мысль о целесообразности создания в Уголовном кодексе РФ самостоятельной главы, объединяющей нормы об экстремистской и террористической деятельности. Многократные попытки законодателя улучшить качество уголовно-правовой нормы о террористическом акте, к сожалению, не имели полного успеха. Отмечая имеющиеся недостатки этой нормы, автор вносит предложения о дальнейшем улучшении ее качества: включить в число субъективных признаков террористического акта его совершение по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы; исключить из числа квалифицирующих признаков неосторожное, а из числа особо квалифицирующих признаков - умышленное причинение смерти. С учетом недостаточной научной необоснованности противоречивости более поздних «антитеррористических» норм и непоследовательности вносимых в них изменений в статье обосновываются предложения об изменении их редакции, а также об исключении статьи 205.5 из УК РФ и о перенесении нормы, закрепленной в ст. 205.6 УК РФ, в главу о преступлениях против правосудия.

Возрождение мировой юстиции в новых субъектах РФ - в Республике Крым и городе федерального значения Севастополе обусловило необходимость обращения к историко-правовому опыту становления и развития института мировых судей по Судебной реформе 1864 г., организационного обеспечения их деятельности. В статье рассматриваются вопросы финансового и материально-технического обеспечения деятельности мировых судов и съездов мировых судей в Таврической губернии в результате реализации положений Судебных уставов в 60-80-е гг. XIX в. Установлено, что мировая юстиция губернии полностью находилась на содержании уездных земств, а расходы на судебные мировые учреждения относились к числу обязательных земских повинностей. На основе анализа сметной документации денежных расходов и доходов уездных земств изучены статьи финансирования деятельности мировых судебных учреждений Таврической губернии, выявлены роль и материальные возможности уездных земств губернии в вопросах их денежного содержания. Местные земские учреждения обязывались ежегодно в сметах расходов из земских сборов выделять ассигнования на жалование участковым мировым судьям, содержание съезда мировых судей, обустройство и содержание помещений для подвергаемых аресту по приговорам мировых судей, обеспечение арестантов. Выявлено, что на содержание участковых мировых судей уездными земствами тратилось в среднем от 6 000 до 13 200 руб. в год; съездов мировых судей - от 1190 до 8 450 руб. в год; на содержание арестных домов и обеспечение продовольствием заключенных по приговорам мировых судей - от 600 до 3 788 руб. в год. Больше всего на содержание судебных мировых учреждений выделялись земским собранием Феодосийского уезда (в среднем 24 300 руб. в год), а меньше всего средств на содержание мировой юстиции выделялось Евпаторийским уездным земством (7 600 руб. в год). На содержание мировых судов уездные земства Крыма выделяли в среднем 15,3 % денежных средств из расходной части уездного бюджета. В числе факторов, которые влияли на денежные расходы на судебно-мировой институт, выделены следующие: количество судебно-мировых единиц в уезде, численность проживающего населения в качестве плательщиков уездных земских сборов, развитие сельского хозяйства, промышленности и торговли, что обеспечивало соответствующий доход уездных земств. При этом обозначены некоторые проблемы финансового обеспечения судебно-мировой юстиции, которые имели объективные причины. В процессе исследования было установлено, что финансовое и материально-техническое обеспечение деятельности мировых судей в губернии находилось в прямой зависимости от источников дохода земских бюджетов, рациональное распределение которых влияло на эффективность их работы.

Статья посвящена исследованию признаков состава злостного уклонения от раскрытия или предоставления информации, определенной законодательством РФ о ценных бумагах, непосредственным объектом которого выступают общественные отношения, основанные на принципе информационной прозрачности корпоративного управления. В целях обеспечения транспарентности деятельности корпорации обязательному раскрытию подлежат общедоступная корпоративная информация и инсайдерская информация, а предоставлению - информация служебного характера, к которой имеет доступ только определенный круг лиц. Делается вывод, что предметом преступления, предусмотренного ст. 185.1 УК РФ, является корпоративная информация двух видов: 1) информация, определенная законодательством РФ о ценных бумагах, подлежащая обязательному раскрытию; 2) информация, определенная законодательством РФ о ценных бумагах, подлежащая предоставлению. Отмечается, что в зависимости от предмета объективная сторона рассматриваемого преступления характеризуется двумя видами деяния: в отношении информации первого вида законодатель устанавливает ответственность за бездействие в виде злостного уклонения от ее раскрытия или предоставления, а в отношении информации второго вида - за действие в виде предоставления заведомо неполной или ложной информации. Анализируется понятие уклонения как специального вида неисполнения обязанностей, налагаемых на лицо в рамках определенных правовых отношений. Определяется соотношение между признаками «злостность», «неоднократность» и «систематичность». При этом предлагается в ст. 185.1 УК РФ отказаться от указания на злостность уклонения, заменив его на неоднократность, т.е. совершение деяния лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние, в период, когда оно считается подвергнутым административному наказанию. Кроме того, сопоставляется содержание таких действий, как предоставление, распространение и раскрытие информации, определенной законодательством РФ о ценных бумагах. Высказывается мнение об изменении конструкции состава злостного уклонения от раскрытия или предоставления информации, определенной законодательством РФ о ценных бумагах, путем исключения из его обязательных признаков общественно опасного последствия в виде крупного ущерба. В заключение формулируется новая редакция ст. 185.1 УК РФ.

Статья посвящена проблемным вопросам уголовно-правовой оценки принуждения к изъятию органов человека для трансплантации тканей, а также торговли людьми в целях изъятия органов у потерпевшего. Существуют сложности применения статьи 120 Уголовного кодекса Российской Федерации, обусловленные несовершенством законодательной конструкции. Так, в науке неоднозначно решается вопрос о потерпевшем в принуждении к изъятию органов и (или) тканей человека для трансплантации. Исходя из буквального толкования нормы, можно сделать вывод, что им в указанном преступлении будет не тот, у кого орган или ткань собираются изымать, а тот, кто должен произвести такую операцию, т.е., как правило, врач, осуществляющий трансплантацию. Законодатель же преследовал иную цель: он пытался предоставить уголовно-правовую охрану в первую очередь тем, кого понуждают безвозмездно отдать свои органы или ткани для пересадки иному лицу или же заключить противоречащую закону коммерческую сделку, связанную с распоряжением ими. При рассмотрении способов принуждения к изъятию органов и тканей человека исследуется вопрос о границах психического принуждения как одного из конструктивных признаков состава преступления, указанного статьей 120 Уголовного кодекса Российской Федерации. Поднимается вопрос о возможности признания психическим принуждением угрозу применения насилия в отношении близких лиц принуждаемого. В связи теоретическими проблемами толкования признаков состава преступления, закрепленного в статье 120 Уголовного кодекса Российской Федерации, отмечается ее недостаточная «работоспособность». Предлагается новая редакция статьи 120 Уголовного кодекса Российской Федерации. Определяется соотношение цели трансплантации органов и тканей человека и цели изъятия органов и тканей человека. В рамках анализа признаков состава преступления, закрепленного в пункте «ж» части 2 статьи 127.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, исследуется вопрос о конкуренции целей: эксплуатации человека и изъятия органов и тканей человека. О такой конкуренции можно говорить лишь в отношении деяний, состоящих в вербовке, перевозке, передаче, укрывательстве и получении. Анализируются правила квалификации торговли людьми, соединенной с последующим изъятием органов и (или) тканей человека для дальнейшего использования. Отмечается, что использование органов и (или) тканей не охватывается составом преступления, закрепленного в пункте «ж» части 2 статьи 127.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, что обусловливает необходимость установления уголовной ответственности за торговлю и иные сделки с органами и тканями человека, независимо от цели совершения таких действий.

В статье рассматриваются становление и деятельность специальных судебных органов - лагерных судов в СССР во второй половине 1940-х гг. Автор приходит к следующим выводам: специальные лагерные суды создавались в спешном порядке; сознательно не была четко определена подсудность лагерных судов; в судебном руководстве имела место кадровая чехарда и «подковерная» борьба. К тому же на деятельность данных органов наложили отпечаток неразбериха и «ликвидационные настроения», которые существовали в Управлении лагерных судов. Дело в том, что народный комиссар юстиции Н. Рычков очень негативно относился к лагерным судам и при любом удобном случае указывал, что они нужны только МВД как их «карманные суды», переходя к дискуссии по вопросу о нецелесообразности существования лагерных судов, что «дезорганизовало их работу». Следует отметить, что в руководящем аппарате Управления имела место кадровая неразбериха. Формирование специальных лагерных судов было достаточно длительным и не вполне соответствовало планам руководства. Обеспечение деятельности лагерных судов и быта их сотрудников целиком зависело от руководителей мест заключения, что нарушало конституционный принцип независимости судебной власти и не способствовало эффективной работе данных специальных судов. Кроме того, на деятельности специальных лагерных судов явно негативно сказывалось ее чрезмерное засекречивание. Доля обжалованных и опротестованных приговоров лагерных судов была достаточно высокой, что явно говорит о низкой квалификации судей специальных лагерных судов. Так, Судебной коллегией по делам лагерных судов Верховного Суда СССР было отменено в 1947 г. 18 % приговоров по делам, рассмотренным в кассационном порядке. По официальным данным Верховного Суда СССР, из числа обжалованных и опротестованных приговоров лагерных судов оставлены в силе в 1948 г. 69,9 %; в 1949 г. - 68,1 %; в первом полугодии 1950 г. - 66,5 %.