Территории со специальным режимом экономической деятельности, положительно зарекомендовавшие себя в ряде зарубежных стран, не принесли ожидаемого положительного результата в России. В этой связи весьма актуален вопрос о дальнейшей судьбе особых и свободных экономических зон, зон территориального развития, территорий опережающего социально-экономического развития и свободного порта Владивосток. В статье анализируется проект федерального закона «О преференциальных режимах», в рамках которого предлагается трансформировать большинство территорий со специальным режимом осуществления экономической деятельности в новый тип — специальные экономические зоны. Выявлены достоинства данного акта: дополнительные основания прекращения действия специальной экономической зоны в случае ее неэффективности; расширение перечня преференций резидентам; возможность формирования преференциальных портфелей в соответствии с потребностями конкретного региона; требования к управляющим компаниям, обеспечивающие их добросовестную конкуренцию. Указывается на такие недостатки законопроекта, как: возможность установления дополнительных требований к резидентам специальной экономической зоны и их инвестиционным проектам, помимо тех, которые предусмотрены законопроектом; несовершенство договорной формы осуществления предпринимательской деятельности резидентами таких зон; а также тот факт, что положения данного акта о трансформации не распространяются на ряд территорий со специальным режимом экономической деятельности (особые экономические зоны Магаданской и Калининградской областей, свободную экономическую зону Республики Крым). Делается вывод, что заложенная в проекте федерального закона «О преференциальных режимах» идея об объединении существующих территорий со специальным режимом в одну не может быть воплощена в предложенной редакции проекта федерального закона «О преференциальных режимах».

В статье обосновывается тезис о многозначности понятия «банкротство», раскрываются соответствующие значения. Автором указывается, что банкротство может рассматриваться как экономическое состояние, неспособность удовлетворить требования кредиторов, в том числе признанная судом неспособность; как производство по делу; как процедура; как возражение должника; как основание для специального режима расчетов с кредиторами и сам такой режим; как разновидность исполнительного производства; как способ разрешения несостоятельности; как управленческая модель; как основание и порядок ликвидации юридического лица. Предварительная договоренность о том, в каком значении употребляется термин «банкротство», необходима на всех этапах жизни права: при создании нормы, ее применении и в ходе доктринальных дискуссий, направленных на выявление ее смысла. Особое внимание в статье уделяется понятиям неплатежеспособности и недостаточности имущества. При этом обосновывается, что от неплатежеспособности следует отличать признаки неплатежеспособности, а от последних — основания для открытия производства. По мнению автора, введение категории недостаточности имущества в 2009 г. как основания для обязательной подачи заявления о банкротстве руководителем должника стало шагом назад и не отвечает потребностям современной экономики. Для исправления ситуации Верховный Суд Российской Федерации ввел категорию объективного банкротства, которая тоже страдает неопределенностью. В статье также уделяется внимание банкротству как особому режиму расчетов с кредиторами, основанному на применении принципа равенства кредиторов (pari passu). Указывается, что именно этот принцип и является причиной появления наряду с исполнительным производством особого режима — банкротства.

Отталкиваясь от существующих в отечественной науке подходов к интерпретации термина «народ», автор делает вывод о том, что в конституционном праве он используется по крайней мере в двух различных значениях — как источник власти и как субъект конституционных прав. Показана неустранимость этой двойственности и обоснован тезис о том, что понятие народа как источника власти является одним из предельных понятий конституционного права и поэтому не может быть определено в его рамках. Осознание этой проблемы приводит одних российских юристов к отрицанию самого принципа народного суверенитета, а других — к попыткам отождествить понятие «народ как источник власти» с избирательным корпусом. Возражая против обеих этих позиций, автор показывает, что согласно теореме Гёделя о неполноте конституционное право как система формально определенных норм не может быть одновременно полным и непротиворечивым. Попытки построения «чистой» конституционно-правовой теории, свободной от любых внеюридических элементов, в которой определения всех понятий, которыми она оперирует, были бы выводимы в ней самой из других понятий, определенных в ней же, приводят к неразрешимым противоречиям. Если же система конституционного права строится как непротиворечивая, она с неизбежностью оказывается неполной, в частности в ней используются понятия, неопределяемые в ее рамках. Автор рассматривает такие понятия и категории, принадлежащие к более высокому уровню абстрагирования, как метакатегории, или предельные понятия, конституционно-правовой науки. Категория «народ как источник власти» является одной из них. Касаясь дилеммы полноты и непротиворечивости конституционного права как системы формально определенных норм, автор отстаивает приоритетность непротиворечивости.

В статье рассматриваются проблемы взаимосвязанности и места конституционных поправок, внесенных Президентом РФ в действующую Конституцию РФ 20 января 2020 г. При оценке смысла и содержания многих поправок к гл. 3 Конституции РФ выясняется их дополнительное, порой более важное с точки зрения иерархии конституционных норм значение, которое непосредственно связано с главами конституции, не подлежащими пересмотру. Несмотря на формальную неизменность, основы конституционного строя фактически обрели в результате внесенных поправок такие новые положения, как: «государствообразующий народ, входящий в многонациональный союз равноправных народов Российской Федерации»; «запрет на отчуждение части территории РФ и призывы к таким действиям»; «о неисполнении решений межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров РФ в их истолковании, противоречащем Конституции РФ»; «о государственной гарантии минимального размера оплаты труда не менее величины прожиточного минимума трудоспособного населения». Пополнились новым содержанием без их формального изменения нормы, регулирующие отдельные основные права и свободы человека и гражданина (ст. 37–39, 44 Конституции РФ). Амбивалентность местного самоуправления, приводящая к противостоянию органов местной и государственной власти, отчасти продуцируемая положением ст. 12 Конституции РФ о самостоятельности органов местного самоуправления и их невхождении в систему органов государственной власти, частично минимизирована положением об их единстве в системе публичной власти. Однако многие, на первый взгляд незначительные поправки к гл. 8 Конституции РФ значительно снижают потенциал властных возможностей местного населения, превращают учредительные нормы о его полномочиях в отсылочные. В заключении обращается внимание на некоторые проблемы в деятельности Конституционного Суда РФ по реализации указанных конституционных поправок.

На основе статистических данных и результатов опроса определено заметно более низкое качество правосудия по уголовным делам в сравнении с рассмотрением арбитражных споров. Сравнение проводилось по шести показателям: распределение дел между судьями, возможности информационной системы, политика использования телекоммуникационных технологий, соблюдение процессуальных сроков, пунктуальность суда и использование им процедур медиации. Отобранные параметры разработаны Европейской комиссией по эффективности юстиции и отражают не только организационные, но и процессуальные особенности каждого из рассматриваемых видов судопроизводства. Автор поддерживает концепцию судебного права, в связи с чем исследование посвящено поиску необоснованных различий в уровне качества правосудия в отдельных его видах. К ним отнесено: автоматизированное распределение дел в судах общей юрисдикции, не лишенное воздействия воли операторов в той мере, в какой это реализовано в арбитражных судах; отсутствие необходимых инструментов «электронного правосудия» в системе ГАС «Правосудие»; недостаточное использование видео-конференц-связи судами общей юрисдикции, неготовность к ведению электронного дела и удаленному ознакомлению с ним; длительное рассмотрение уголовных дел в сравнении с арбитражными и иными; неуважительное отношение судов общей юрисдикции ко времени участников процесса; отказ суда содействовать мирному урегулированию споров по уголовным делам. В полной мере осознавая все различия между уголовным и арбитражным судопроизводством по многим признакам: и по наличию (либо отсутствию) формализованного досудебного производства, и по качественным характеристикам сторон и их представителей, и по удельному весу рассматриваемых судами дел в общей массе всех судебных дел в стране, автор полагает тем не менее, что по использованным Европейской комиссией по эффективности юстиции показателям все виды отечественного судопроизводства всё же сравнимы, а выявленные столь очевидные различия в доступности и качестве правосудия не выглядят абсолютно неизбежными.

Статья посвящена актуальной проблеме юридической теории и практики — институту обстоятельств, исключающих преступность деяния (гл. 8 Уголовного кодекса России). Будучи проявлением уголовно-правового компромисса, неуклонно укрепляющего свои позиции в отечественном уголовном законодательстве, этот правовой феномен предназначен для побуждения граждан к совершению действий, способствующих локализации или минимизации угроз интересам личности, общества и государства, охраняемым правом. В то же время, несмотря на, казалось бы, четкое законодательное закрепление, институт обстоятельств, исключающих преступность деяния, вызывает оживленную научную полемику. Среди ученых-криминалистов нет единства мнений о юридической природе как в целом данного уголовно-правового института, так и некоторых отдельных видов составляющих его обстоятельств. В юридической литературе обосновывается идея о необходимости расширении законодательного перечня таких обстоятельств. Следователи и судьи часто сталкиваются с трудностями при практическом применении норм статей гл. 8 УК РФ (особенно о необходимой обороне, крайней необходимости, об обоснованном риске). Причины теоретических и практических проблем, связанных с обстоятельствами, исключающими преступность деяния, в значительной мере обусловлены недостаточной исследованностью рассматриваемого института в общей теории права. В этой фундаментальной теоретической юридической науке даже отсутствуют общеправовые эквиваленты уголовно-правовых понятий «преступность деяния», «обстоятельства, исключающие преступность деяния». Предлагается ввести в научный оборот общеправовой эквивалент понятия «преступность деяния» — «деликтность деяния», представляющий совокупность таких признаков правонарушения, как общественная вредность, противоправность, виновность и наказуемость. Такая новая юридическая конструкция позволит исследовать феномен обстоятельств, исключающих преступность деяния, в формате общей теории права, определить возможность и пределы их субсидиарного применения в различных отраслях права. В отраслевых юридических науках и соответствующих отраслях права, таким образом, приобретут право на существование категории обстоятельств, исключающих уголовную, административную, гражданскую, дисциплинарную деликтность деяний. А это, в свою очередь, будет способствовать повышению эффективности защиты прав, свобод и законных интересов личности, обеспечения интересов общества и государства.

В статье рассматриваются вопросы обеспечения доступа граждан к правосудию в условиях внедрения цифровых технологий в уголовное судопроизводство. Обосновывается обязанность судебных органов обеспечить эффективное взаимодействие с гражданами и профессиональными участниками процессуальных отношений через электронные сервисы и информационные ресурсы. Анализируются социально полезные эффекты от внедрения цифровых технологий в судопроизводственные механизмы, а также некоторые риски, возникающие при этом. На основании контент-анализа сайтов судов и опроса различных социальных групп населения, анализа разворачивающихся научных дискуссий делаются обобщающие выводы о степени доступности широкому пользователю информации, размещаемой на соответствующих интернет-страницах, о готовности общества к расширению границ цифровизации в сфере судопроизводства, о проблемах внедрения цифровых технологий в уголовное судопроизводство по сравнению с другими видами судопроизводства, вносятся предложения по оптимизации информационного обеспечения деятельности судов.

Авторы резюмируют, что вследствие внедрения в сферу судопроизводства цифровых технологий произошел качественный сдвиг в сторону автоматизации и упрощения делопроизводственных механизмов, во многом облегчен поиск необходимых сведений в огромном информационном поле, а также стали возможны другие позитивные социальные и правовые изменения. Вместе с тем полный переход на данном этапе к «цифровому судопроизводству», по крайней мере в сфере уголовного процесса, невозможен, с одной стороны, ввиду самой правовой природы и характера уголовно-процессуальной деятельности, требующей человеческого участия и на досудебных этапах производства по делу, и непосредственно при осуществлении правосудия, с другой стороны, ввиду недостаточной готовности общества к отказу от традиционных форм взаимодействия с судебной системой. Последний фактор неизбежно может повлечь за собой нарушение права граждан на доступ к правосудию, поскольку цифровые технологии пока недоступны для использования значительной частью населения в силу ряда объективных и субъективных причин. 

В статье говорится о понимании культуры отечественными мыслителями и ее объединительной роли в обществе и государстве. Несовершенство, в котором часто пребывало российское общество, определяло движение мысли от сущего к должному. В сложном, длительном процессе искания должного отечественные мыслители вырабатывали качественные идеи, направленные на идеальное понимание, справедливое устройство и действие государства. Обоснование идеального устройства государственной жизни связывалось ими с постижением смысла жизни, национальной идеи, сущности власти, государства. Утверждалось, что без их понимания государство не может определить не только высшую цель, но и конкретно-исторические задачи. Оно не может выработать справедливые и эффективные государственные веления. В результате современной вестернизации России на официальном уровне утвердился приоритет материальной культуры, ориентируемой на материальное обогащение, успешность, престиж в обществе. Это привело к утрате культурой ее истинной роли и национальных особенностей. Провозгласив количественный критерий, современная культура разъединила людей, перестала выполнять объединительную миссию в обществе, государстве, служить качеству национальной жизни. Вытесняемая на официальном уровне, русская культура сохраняется в различных сферах народного сознания и бессознательного. Задача возрождения, сохранения и возвеличивания России требует настоящей перестройки российской государственности в соответствии с принципами собственной политико-правовой культуры. Решение этой задачи побуждает к углубленному анализу, переосмыслению и новому прочтению того, что выработано отечественными мыслителями относительно понимания и роли культуры в устройстве и жизнедеятельности государственно-организованного общества.

Статья посвящена исследованию нравственных начал права в трудах выдающегося просветителя, философа, юриста и родоначальника революционных идей в отечественной науке Александра Николаевича Радищева. Исследуя вопрос о соотношении нравственности и права в целом, автор рассматривает четыре концептуальные модели: единая регулятивно-охранительная система (мононормы); отсутствие общих истоков и особенностей; понимание права как минимума нравственности; взаимодополняющие, но при этом самостоятельные социальные регуляторы. Делается вывод, что проблематика соотношения нравственности и права, несмотря на интерес к ней со стороны представителей гуманитарного знания, нуждается в дальнейшей концептуальной определенности посредством обращения к политико-правовым воззрениям конкретных ученых. В контексте общеправовых воззрений А. Н. Радищева исследуется нравственная природа общенародного государства, незыблемость естественного права, правовой статус человека и процессуальные гарантии прав обвиняемого (подсудимого). Отдельно рассматриваются гражданско-правовые воззрения А. Н. Радищева. Исследуются вопросы правоспособности сквозь призму отрицания сословных различий, анализируется возможность человека пользоваться услугами представителя. Рассматривается собственно нравственный аспект взглядов А. Н. Радищева применительно к институту собственности и делается вывод о стремлении просветителя признавать объектами права собственности только вещи, а любого человека считать исключительно субъектом права. В контексте рассмотрения вопросов договорного права автор приходит к выводу, что А. Н. Радищев справедливо считал, что предмет договора не должен противоречить закону, а в случае намеренного несоблюдения этого принципа сторонами признавал договор недействительным. В рамках воззрений просветителя по вопросам семейного права акцентируется внимание на их ценностной составляющей: добровольность заключения брака; равноправие супругов; соразмерность возрастов лиц, вступающих в брак; недопустимость понимания брака как простой гражданско-правовой сделки; обязанность родителей проявлять заботу о детях; обязанность детей бескорыстно и сердечно почитать родителей; свобода наследования по завещанию при обязательном учете интересов «незаконных» детей и «сожительниц».

Сецессии в XX–XXI вв. стали объектом правового регулирования на уровне текущего законодательства, издаваемого на основе положений национальной конституции. В статье анализируются три закона о сецессии. Два из них (СССР и Канады) регулируют вопросы осуществления выхода из состава государства, третий (КНР) запрещает сецессию. Все три акта опираются на трактовку соответствующих конституционных норм. Анализ данных законов с точки зрения целей их издания, содержания, особенностей и степени достижения официально сформулированных законодателем целей показывает существенное расхождение между официально поставленными целями и используемыми для их достижения правовыми инструментами и приемами законодательной техники. Несмотря на разные названия и официально заявленные цели принятия законов о сецессии, по своей сути все три закона направлены либо на ее предотвращение, либо на существенное затягивание процесса выхода из состава государства. В советском и канадском законах, формально допускающих сецессию, основная роль в процессе «затягивания» решения вопроса отводится центральным органам государства, которые наделяются широкими полномочиями и возможностями для признания результатов референдума, проведенного соответствующим регионом, недействительными. Закон КНР в силу особенностей статуса Тайваня и его взаимоотношений с КНР вряд ли можно рассматривать как попытку создания правового механизма противодействия сецессии, скорее как политическое предупреждение, сделанное в форме правового акта, о недопустимости, по мнению КНР, международно-правового оформления независимости Тайваня. Законодательное регулирование вопросов сецессии пока не содержит новых механизмов, наглядно обеспечивающих демократичность принятия государственных решений. Однако каким бы слабым ни было законодательное регулирование вопросов сецессии, оно является шагом вперед по сравнению с силовыми методами решения региональных проблем.

Со второй половины XX в. среди ученых, общественных и политических деятелей получило распространение движение ревизионизма. Публицисты и ученые получают известность благодаря критике свидетельских показаний узников концентрационных лагерей, их палачей, а также отрицанию возможности массового уничтожения заключенных с точки зрения технических возможностей газовых камер.

Попытки дать новую трактовку историческим событиям зачастую граничат с экстремизмом и представляют угрозу национальной безопасности, ведут к значительному ухудшению международных отношений. На международном уровне был принят ряд актов, указывающих, что Холокост является фактом, установленным приговором Нюрнбергского трибунала, и призывающих государства отвергать любое отрицание Холокоста. Среди международных организаций, которые противостоят попыткам переписывания истории, Совет Европы, ООН и ЮНЕСКО.

На национальном уровне ответственность за отрицание и оправдание Холокоста установлена в целом ряде государств. К первой группе можно отнести государства, где введена ответственность за отрицание и одобрение Холокоста и иных преступлений, совершенных нацистами (ФРГ, Франция, Австрия, Израиль). Ко второй группе можно отнести государства, приравнявшие в своем законодательстве нацистские преступления к преступлениям коммунизма (Венгрия, Чехия, Литва). Третья группа — это государства, в которых запрещено отрицание и оправдание любого геноцида (Швейцария, Люксембург). Некоторые государства (например, США) отказались от введения таких запретов, ссылаясь на свободу слова и убеждений.

В 2014 г. в УК РФ была введена статья 354.1 «Реабилитация нацизма», устанавливающая ответственность за отрицание фактов, установленных приговором Нюрнбергского трибунала. В то же время законодатель не должен выборочно подходить к охране исторических событий. Было бы справедливо криминализировать отрицание геноцида и иных международных преступлений, признанных мировым сообществом, безотносительно каких-либо критериев, относящихся к виновным в них лицам. 

Целью исследования является определение перспектив совершенствования специальной системы возмещения вреда, причиненного здоровью работника в результате нечастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний, в России на основе опыта правового регулирования и развития такой системы в США. Выбор США обусловлен спецификой нормативного регулирования и применения специальных систем возмещения производственного вреда в данной стране, сочетающего в себе имеющийся в мировой практике передовой опыт в данной сфере, а также экспериментальные подходы. Автор обосновывает тезис о возместительном характере обязательного страхования риска причинения производственного вреда, отмечает, что национальному законодателю надлежит более последовательно реализовывать подход, в рамках которого перечень юридически значимых обстоятельств, устанавливаемых для получения страховой выплаты в рамках данной разновидности страхования, включает в себя лишь факт причинения вреда, его размер и факт происхождения вреда из сферы производства или от производственных (профессиональных) рисков. Аргументировано, что при компенсации утраченной способности к трудовой деятельности важно придерживаться единого метода оценки вреда здоровью в части утраченного заработка (дохода), основанного либо на утрате способности к трудовой деятельности, либо на прогнозируемых или фактических потерях пострадавшего, — как это принято при применении методов обесценивания, будущих потерь и фактических потерь в США. В то же время метод будущих или фактических потерь в перспективе может использоваться в России в отношении пострадавших, возвращающихся к трудовой деятельности. Определено, что в натуральной форме целесообразно возмещать производственный вред в части расходов на медицинскую, социальную и профессиональную реабилитацию пострадавшего, что позволит освободить судебную практику от споров относительно обоснованности предоставления конкретных видов помощи и ухода, а также нуждаемости в них пострадавшего.

Статья посвящена сравнительно-правовому анализу некоторых норм уголовно-процессуальных законов стран СНГ, касающихся доказательств и доказывания в уголовном процессе. Анализируются законодательные определения понятия «доказательства» в кодексах стран СНГ. Отмечается меньшая конкретность формулировок, использованных в ст. 74 УПК РФ, по сравнению с содержанием соответствующих норм в законодательстве иных стран СНГ. В частности, критически оценивается произведенная российским законодателем замена словосочетания «эти данные устанавливаются», которое использовалось в УПК РСФСР, на словосочетание «доказательствами являются» в ч. 2 ст. 74 УПК РФ, приведшая к неправомерному отождествлению источников доказательств и самих доказательств.

Выявлены некоторые особенности, преимущества и недостатки норм уголовно-процессуальных законов стран СНГ, содержащих перечень источников доказательств. Сделан вывод о явном преимуществе в этом отношении УПК РФ, часть 2 ст. 74 которого содержит полный и универсальный перечень источников доказательств. Вместе с тем аргументируется необходимость включения в данный перечень, наряду с показаниями подозреваемого и обвиняемого, такого источника доказательств, как показания подсудимого. Проанализировано законодательное закрепление понятия «доказывание» в уголовно-процессуальных кодексах стран СНГ, что позволило сугубо критически оценить определение, данное этому понятию российским законодателем. По мнению автора, отсутствие в ст. 85 УПК РФ указания на целевое назначение процесса доказывания, а именно на такую цель установления обстоятельств, перечисленных в ст. 73 УПК РФ, как законное, обоснованное и справедливое разрешение дела, является существенным пробелом российского уголовно-процессуального закона, нуждающимся в восполнении. 

Статья является рецензией на учебник «Международный коммерческий арбитраж», подготовленный авторским коллективом под научным редактированием ведущих экспертов в сфере альтернативного разрешения споров — О. Ю. Скворцова, М. Ю. Савранского, Г. В. Севастьянова. Особая значимость вышедшего в свет издания обусловлена потребностью в формировании устойчивого проарбитражного подхода в России, усилении договорных начал в сфере разрешения правовых конфликтов, развитии международного коммерческого арбитража (далее — МКА) как важной составляющей повышения привлекательности и конкурентоспособности российской юрисдикции. Среди представителей юридической науки и практикующих юристов развернулась активная дискуссия о роли третейских институтов и арбитров в современном гражданском обороте, о природе арбитража, об эффективных формах и способах (моделях) взаимодействия государственного правосудия и третейского разбирательства, о пределах содействия и контроля государственных судов в отношении третейских судов, а также о пределах воли участников гражданского оборота в выборе форм и способов разрешения правовых конфликтов, о важности для России, в условиях новых вызовов в сфере экономики, формирования взвешенной проарбитражной политики. Рецензируемая книга — результат серьезного и весьма глубокого исследования истории МКА и его современного состояния, всех его основных институтов, она содержит новейшую информацию о наиболее актуальных направлениях его модернизации с точки зрения международных стандартов и в контексте проводимой в России третейской реформы, востребованной отечественным и иностранным бизнесом. Избранный авторами сравнительно-правовой метод исследования, обращение к лучшим практикам в исследуемой сфере позволили не только выявить проблемы, современные вызовы и новые тренды в сфере арбитража, но и, что особо ценно, предложить комплекс мер по решению существующих проблем с целью повышения роли и авторитета МКА в России, повышения доверия к третейской форме разбирательства споров со стороны государственных судов, расширения арбитрабельности споров, повышения конкурентоспособности отечественной юрисдикции.