Проводимое Банком России тестирование платформы цифрового рубля актуализирует проблему определения его юридической природы и особенностей гражданско-правового режима. Опираясь на базовые положения науки гражданского права, автор исследует представленную ЦБ РФ экономическую концепцию цифрового рубля; с цивилистических позиций рассматривает соотношение понятий «цифровой рубль», «цифровые деньги», «валюта», «криптовалюта», «цифровой финансовый актив». Аргументируется вывод об ошибочности правовых суждений в трактовке цифрового рубля как новой формы денег — как формы рубля, как формы российской национальной валюты. Сравнивая положения концепции с предписаниями о цифровой валюте по Федеральному закону от 31.07.2020 № 259-ФЗ, автор обосновывает ряд выводов: цифровой рубль существует в особой материальной форме, существующей в виде цифр и иных знаков на особом материальном носителе — специальных компьютерных системах под управлением специальных программ в виде цифровой платформы; в юридическом смысле цифровые рубли — цифровые безналичные денежные средства — права требования, возникающие на основании договора об открытии и о ведении цифрового кошелька и выступающие элементом содержания правоотношения между банком и клиентом — держателем цифрового кошелька по осуществлению денежных расчетов в безналичном порядке. В предложенном Банком России подходе к введению цифрового рубля в имущественный оборот много общего с реализованной на практике моделью расчетов с использованием электронных кошельков и предоплаченных смарт-карт. Цифровой рубль как безналичное денежное средство (в цифровой форме) выступает имущественным (обязательственным) правом и, вне сомнения, подпадает под гражданско-правовую квалификацию цифрового права, его разновидности.

Работы первых российских правоведов по проблеме возмещения ущерба в гражданском праве недостаточно используются в научных работах по данной тематике. Данная статья может восполнить пробелы и быть интересна специалистам в данной области исследований. Автор изучил и сопоставил основные труды о гражданско-правовых возмещениях, опубликованные до революции 1917 г. Было установлено, что наука гражданского права отошла от рассмотрения универсальных требований о возмещении ущерба как средства правовой защиты и сосредоточилась на толковании возмещения ущерба как санкции за правонарушение. Современные авторы повторяют принятую и разработанную в советский период четырехуровневую структуру рассмотрения дел о возмещении и влияние следующих условий: неправомерность, причинность, вина, доказанный материальный ущерб, упущенная выгода. Автор приходит к выводу о необходимости вернуться к представлениям, существовавшим до русской революции, и использовать их для усовершенствования существующей теории возмещения ущерба и убытков. Российская досоветская цивилистика сначала исходила из концепции ответственности только за поведение, так как в ст. 684 Свода законов Российской империи была внедрена категория «недозволенные действия». В силу развивающейся промышленности отдельными законами предусматривалась выплата в качестве эквивалента имущественных утрат за любое материальное повреждение от опасной деятельности, то есть за материализовавшийся риск. В Проекте гражданского уложения Российской империи появились разветвленные нормы об ответственности за правомерные действия. Надлежащее научное обобщение этого подхода и явления в настоящее время до сих пор не произведено. В ГК РФ есть норма о возмещении вреда вследствие правомерных действий, когда это указано в законе, но не о взыскании убытков.

В статье предлагаются размышления о предпосылках формирования, содержании, видах, способах обеспечения и охраны традиционных семейных ценностей, получивших закрепление на конституционно-правовом уровне — с последующим воплощением в началах семейного законодательства, а также в его ключевых институтах и конструкциях — брака, семьи, родительства, детства. Внутри каждого из них фиксируются пробелы, отношения с невысокой степенью урегулированности, а также решения, не отвечающие смыслу новейших конституционных поправок. Дается оценка типичным и нетипичным доктринальным подходам к видовому разнообразию значимых семейных ценностей, в частности идее о вспомогательных (периферийных) элементах, в том числе находящихся в «серой зоне». Особое внимание уделяется соответствию нормативно-правовой конструкции брака и родственного с ним семейного союза (фактического супружества), родительства, статуса ребенка. Последний, с учетом конституционного положения о необходимости воспитания в детях уважения к старшим, явным образом требует дополнения своего содержания элементами их семейно-правового долженствования (обязанностей). Высказывается предположение о необходимости возврата к идее судебной специализации по семейным делам — на основе актуализации внимания к проблемам семьи, установки государства на системную охрану и защиту ее интересов. В работе рассматривается проблематика реализации принципа автономии семьи, защиты ее суверенности от произвольного вмешательства, обеспечения возможности саморегулирования, а также подчеркивается необходимость соблюдения гармонии между самостоятельностью семейного союза и публичным контролем (профилактикой девиантного развития семьи и реагированием на разрушающие ее факторы и действия).

Статья посвящена исследованию особенностей правового регулирования порядка предоставления информации ограниченного доступа третьим лицам, содержащейся в государственных информационных системах мониторинга за оборотом товаров и мониторинга движения лекарственных препаратов. В работе проведен обзор нормативных правовых актов, регулирующих функционирование данных информационных систем с момента их создания. Это позволило проследить этапы развития законодательства и показать, что введение в эксплуатацию данных систем началось в порядке эксперимента, в рамках которого их оператором являлся государственный орган. Далее произошла смена подхода к определению оператора, и Правительство РФ без проведения конкурсных процедур определило коммерческую организацию оператором соответствующих государственных информационных систем. По результатам анализа правового регулирования порядка предоставления информации ограниченного доступа из систем мониторинга за оборотом товаров и мониторинга движения лекарственных препаратов выявлены некоторые его особенности. В частности, правом на получение такой информации обладает закрытый круг субъектов, третьи лица имеют доступ к информации только в объеме, в котором она касается непосредственно их деятельности. Другая особенность заключается в том, что перечень обязательных сведений, подлежащих внесению в эти государственные информационные системы участниками оборота товаров, является достаточно широким. Утверждается, что объемы и характер содержащихся в информационных системах сведений свидетельствуют об их высокой коммерческой ценности. Особенностью является также запрет на оказание со стороны оператора государственных информационных систем коммерческих услуг третьим лицам с использованием содержащейся в них информации ограниченного доступа. Кроме того, обращается внимание на то, что пересмотр действующего подхода, запрещающего монетизацию указанных данных, потребует внесения изменений в федеральные законы.

Проведенный анализ позволил выделить ряд современных особенностей российской модели контрольно-надзорной деятельности, значимых с конституционно-правовой точки зрения. Первая: выстраивание современной отечественной модели контрольно-надзорной деятельности на полностью обновленной законодательной базе. Вторая: нацеленность на полноценное становление сервисной и партнерской модели контрольно-надзорной деятельности (именно она выступает, по сути, родовой, смыслоопределяющей, имеющей ценностно-смысловое, аксиологическое значение и раскрывается в том числе через целую группу взаимосвязанных особенностей российской модели регулирования и развития контрольно-надзорной деятельности). Третья: расширение применения риск-ориентированного подхода как одного из центральных принципиальных начал организации контрольно-надзорной деятельности (неоценимо полезным инструментом при определении рисков является полноценная заинтересованная обратная связь от бизнеса и экспертного сообщества). Четвертая: ориентированность на приоритет профилактического подхода при осуществлении контрольно-надзорной деятельности (не реагирование на причиненный ущерб, а проактивная позиция, выражающаяся в обеспечении профилактики любого возможного ущерба защищаемым ценностям, является приоритетной и заслуживает дальнейшего развития механизмов, служащих ее широкой реализации). Пятая: активная цифровизация (дигитализация) контрольно-надзорной деятельности и обеспечение открытости (доступности) информации. Шестая: постоянная ориентированность на внедрение новых технологий и подходов в сферу организации контрольно-надзорной деятельности. Показан ряд важных шагов, которые целесообразно предпринять для позитивного развития охарактеризованных особенностей отечественной модели. Подчеркивается, что на новом этапе реформирования государственного контроля (надзора) и муниципального контроля будет очень востребована выработка новых научно и практически обоснованных подходов к внедрению конкретных механизмов и инструментов, которые позволят еще более полно раскрыть потенциал выстраиваемой партнерской и сервисной модели контрольно-надзорной деятельности в Российской Федерации.

В статье анализируется практика квалификации получения должностными лицами незаконной имущественной выгоды путем использования своих полномочий или положения. Выполняя по отношению к вверенному имуществу административно-хозяйственные функции, виновные оплачивают невыполненные или выполненные не в полном объеме работы, непоставленные товары, неоказанные услуги, а также иным образом похищают денежные средства и имущество организаций. Автор акцентирует внимание на примерах, когда перечисленные преступления совершаются по совокупности с получением взятки. В работе исследуется противоречивая практика рассмотрения судами дел о хищениях и взяточничестве, совершаемых должностными лицами. Формулируются правила квалификации «служебного хищения», сопряженного со взяточничеством, проясняются сложные вопросы соотношения растраты и присвоения чужого имущества, а также разграничения преступления, предусмотренного статьей 160 Уголовного кодекса РФ, и мошенничества. В частности, обосновывается возможность получения должностным лицом взятки за счет части похищенного им же ранее имущества, а также объясняется отсутствие признаков взяточничества в случае, когда тот, кому передавались растраченные денежные средства, не был заинтересован в совершаемой должностным лицом растрате. На конкретных примерах из судебной практики показано, что взятка может быть получена не за любую растрату, совершенную субъектом с использованием своего служебного положения, а только если она выразилась в злоупотреблении административно-хозяйственными полномочиями. В работе аргументирована авторская позиция относительно возможности получения должностным лицом взятки за соучастие в мошенничестве.

Биопринтинг — одна из самых новых научных разработок в экосистеме NBICS-конвергенции (конвергенция нано-, био-, информационных и когнитивных технологий), представляющих собой глобальное явление мирового масштаба. Исследования в сфере 3D-печати органов и тканей носят комплексный междисциплинарный характер, проецируются на биомедицинский ландшафт вопросов трансплантации органов. В статье рассматриваются правовые вопросы биопринтинга как технологии в области биомедицины в рамках инновационной деятельности в системе здравоохранения. Стадии биопечати (предпроцессинг, процессинг, постпроцессинг) последовательно переходят друг в друга, формируя следовой комплекс неразрешенных правовых вопросов. Имеет место новое явление объективной реальности, выраженное в действиях, направленных на создание нового биогенетического продукта, при этом ни одна норма действующего позитивного законодательства не может описать процесс создания и применения репринтного органа (биоматериала). Необходимость развития и систематизации российского законодательства по вопросам использования результатов инновационных технологий в здравоохранении обоснована с учетом высокого уголовно-правового риска причинения вреда эмбриону человека. В статье впервые выделены две группы криминогенных угроз в зависимости от использования биобезопасных и бионебезопасных технологий в сфере биопринтинга. Действующее уголовное законодательство позволяет квалифицировать преступные деяния в области 3D-технологий с использованием общих составов Особенной части Уголовного кодекса РФ. Однако механизмы уголовно-правовой защиты нуждаются в совершенствовании путем разработки специальных норм, блокирующих причинение вреда биогенетическим правам человека. Так как общим звеном всех преступлений, связанных с технологиями биопринтинга, является объект преступления, аргументируется необходимость определения момента начала уголовно-правовой охраны жизни человека с момента оплодотворения яйцеклетки искусственным или естественным путем и использование общего термина «зародыш человека», включающего в себя все стадии эмбрионального и плодного развития.

Статья посвящена рассмотрению актуальных вопросов о сущностных характеристиках таких категорий доказательственного права, как «доказательства» и «доказывание», в связи с неоднозначностью подходов исследователей к раскрытию их содержания. Цель исследования состоит в выявлении соответствия действительного процесса доказывания его определению, отраженному в законе, и формулировании научных рекомендаций по совершенствованию закона в этой части. Сугубо критически оцениваются представления ученых о том, что в законодательном определении доказательств не отражено требование их достоверности, демонстрируется отсутствие оснований для такого вывода. В процессе исследования использованы научные методы анализа, синтеза, формально-логического и юридического толкования. На основании терминологического анализа в противовес мнению ученых, считающих, что такой элемент доказывания, как собирание, следует заменить понятием «формирование», автором обосновывается позиция, что все элементы доказывания, а не только собирание, представляют собой процесс формирования доказательств. Поэтому наиболее точной характеристикой уголовно-процессуального доказывания является процесс трансформации получаемых при производстве по делу сведений в доказательства для обоснования наличия или отсутствия подлежащих доказыванию обстоятельств, т.е. процесс формирования доказательств.

В этой связи автором делается вывод, что для большей точности отражения этого процесса в ряде норм гл. 11 УПК РФ следовало бы заменить понятие «доказательства» на понятие «сведения, могущие быть использованными в качестве доказательств». Законодательная дефиниция уголовно-процессуального доказывания, по мнению автора, должна отражать не только действительный процесс доказательственной деятельности, охватывающей и начальный этап уголовного судопроизводства, но и его целевую направленность. Для этого предлагается следующая формулировка ст. 85 УПК РФ: «Доказывание состоит в собирании, проверке и оценке сведений с целью получения доказательств, обосновывающих наличие или отсутствие обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса, для правильного разрешения уголовного дела».

Современное общество переживает период трансформации, которая затрагивает все фундаментальные сферы, включая сферу уголовной политики и уголовного права. Состояние неустойчивости и неопределенности общественного развития отражается среди прочего в том, что практика текущего нормотворчества в сфере конструирования уголовно-правовых запретов зачастую демонстрирует отчетливое противоречие правилам и принципам криминализации, которые сложились в отечественной правовой доктрине рубежа XX и XXI столетий. Это явление получает преимущественно негативную оценку в научной литературе. Не отрицая содержательной критики, вместе с тем необходимо поставить вопрос о том, что устойчивый характер отступлений от привычных эталонных правил криминализации свидетельствует о постепенном формировании новой теории криминализации, контуры и содержание которой еще не распознаны наукой в должной степени. На основе исследования материалов законотворческого процесса авторы обосновывают мысль о том, что современная практика криминализации опирается на согласованную системную совокупность доктринальных идей, которые восходят к теории психологического принуждения уголовного наказания, теории уголовно-правового воспитания личности, теории юридического морализма, теории превентивной криминализации и теории социального конструктивизма. В своей уникальной конфигурации эти теоретические концепции составляют согласованную доктрину, которая допускает свободное, неограниченное конструирование уголовно-правовых запретов в целях обеспечения безопасности процесса социальной трансформации от любых минимально возможных и потенциальных угроз за счет формирования и поддержания посредством угрозы уголовного наказания необходимого морального статуса отдельных лиц и морального единства общества на основе тех ценностей, которые представляются смыслообразующими акторам социальной трансформации.

В работе исследуются концептуальные и инструментальные аспекты семейно-правового понятия «лица, заменяющие родителей». Культура его нормативного и теоретического употребления не является устоявшейся. Научным стимулом для настоящего дискурса стала предполагаемая законодательная замена этого понятия новым — «лица, на попечении которых находится ребенок» (законопроект № 157281-8). Автор задается теоретико-методологическим вопросом о том, что можно сделать теоретически для достижения юридической полноты и ясности в понимании правового смысла, который заложен в уже имеющееся понятие «лица, заменяющие родителей». Важно не допустить того, чтобы неполная юридическая известность, сопутствующая ему, не перешла на предлагаемое к введению в СК РФ новое, заменяющее его понятие. Итоговые выводы статьи отражают научные взгляды автора на поставленную им проблему и состоят в следующем: при научном описании правового понятия «лица, заменяющие родителей» надлежит опираться не только на его лингвистическое обозначение, но и на такие методологические позиции, как: цель присутствия данного понятия в нормативном тексте в виде необходимости отделить лиц, признанных законом родителями, от других лиц, которые на иных законных или фактических основаниях состоят с ребенком в тесной взаимосвязи; понятие «лица, заменяющие родителей» по своему нормативному значению является вторичным, его сущностная сторона предрешена производностью от основного термина «законные родители ребенка». Отсюда правовой смысл этого группового понятия нельзя познать через его научное описание как понятия, которое существует «само по себе». Необходимо его сопоставить как с понятием, от которого оно произошло, — законные родители, так и с другими рядоположенными групповыми (другие лица, на попечении которых находится ребенок, — ст. 77 СК РФ; другие родственники; законные представители ребенка) и персонифицированными (отчим/мачеха, фактический воспитатель, бабушка/дедушка) правовыми понятиями.

Статья посвящена анализу семейной и демографической политики в контексте определения правового статуса беременной женщины по законодательству России, а также влияния комплекса социальных мер поддержки на привлекательность многодетности при планировании семьи. Автор констатирует, что отсутствие установленной формы справки о беременности женщины является огромным недостатком, поскольку выдача документа является юридическим фактом, с которым закон связывает возникновение, изменение и прекращение правоотношений, основанием, когда женщина приобретает особый социальный и юридический статус субъекта с привилегированным положением, отражающийся в различных отраслях российского законодательства. Анализируется судебная практика в части предъявления мужчинами исков о компенсации морального вреда в связи с прерыванием женщинами беременности без достижения общего согласия по вопросу планирования семьи. В транспортной сфере отсутствует единообразная практика оказания авиакомпаниями услуг перевозки беременным женщинам. В части законодательства о спорте автор обращает внимание, что гормон, выделяющийся организмом беременной женщины, считается допингом. Однако ограничения в доступе к соревнованиям являются дискриминацией, поэтому нередки случаи получения золотой олимпийской медали беременной женщиной на большом сроке. Юридическое значение имеет состояние беременности и для уголовного законодательства, так как значительное количество уголовно-правовых норм учитывает особый статус беременной женщины в качестве характеристики личности подсудимой, а также в качестве обстоятельства, придающего бо́льшую общественную опасность, когда потерпевшей является будущая мать. Наделение беременной женщины особым привилегированным статусом подлежит учету и в жилищном законодательстве: будущая мать должна иметь право на дополнительное государственное обеспечение, в том числе в части удовлетворения жилищной потребности. Автор резюмирует, что для российского законодателя беременная женщина безоговорочно является ценностью, чьи права и интересы максимально защищены. Принцип государственной поддержки материнства находит отражение во всей системе российского законодательства.