Автором рассмотрено понятие «цифровые деньги». Проанализирована юридическая природа различных видов электронных денег. Особое внимание уделено гражданско-правовому режиму криптовалюты и особенностям ее имущественного оборота в информационной системе, использующей блокчейн-технологии. Рассматривается ряд сложных дискуссионных вопросов цивилистики: о возможности применения к цифровым отношениям положений об обязательствах, о проблемах защиты прав обладателей цифровых денег, об обеспечении реституции в цифровой среде. В статье проанализирована конструкция криптовалютного займа с использованием централизованной биржи Binance Loan. Сделан вывод о том, что фактический алгоритм предоставления криптовалюты в заем сходен с механизмом традиционной передачи в заем вещей, определяемых родовыми признаками. Аргументирован вывод о том, что к взаимодействию участников фактических заемных отношений в диджитал-среде можно лишь с большой долей условности применять такие юридические понятия, как «сделка», «правоотношение», «обязательство» и «договор». Выявлено, что попытки квалификации криптовалютных заемных отношений без учета позиции законодателя несколько преждевременны. В настоящее время фактические отношения с криптовалютой не являются правоотношениями и не могут быть оформлены гражданско-правовыми договорами. Сформулированы задачи, решение которых, по мнению автора, будет служить урегулированию заемных отношений в диджитал-среде. В частности, незамедлительного разрешения требуют вопросы о законодательном установлении гражданско-правового режима цифровых денег, закреплении цифровых юридических фактов, возможности применения к цифровым отношениям общих положений об обязательствах. Обосновано, что для обеспечения гарантий надлежащего исполнения заемных обязательств с криптовалютой необходимо на законодательном уровне установить правила функционирования информационных систем, закрепить требования к их операторам и определить ответственность последних за сохранность данных и достоверность совершаемых транзакций.

   В статье рассматриваются варианты значения возраста как самостоятельного юридического факта или элемента сложного юридико-фактического состава в семейно-правовой сфере. Автор констатирует, что юридическое значение возраста человека многообразно и неоднозначно. При этом законодательные решения строятся с учетом различных факторов: условности цифрового обозначения точки возрастного отчета, уважения национальных и культурных традиций, в том числе правовых, соображений о медицинских и психологических характеристиках, более или менее соответствующих тому или иному возрасту, субъективных предпочтений или ошибок, сугубо политических (идеологических) мотивов. В результате сочетание указанных факторов приводит к обоснованным или же разной степени необоснованным позициям, в высшей степени приблизительным в цифровом плане. Критикуются положения семейного закона о региональном разнообразии в вопросе снижения брачного возраста, которое далеко не всегда отражает реальные национально-культурные особенности территорий и избыточно локализует действие конструкции дееспособности. Анализируется дифференциация возрастных возможностей ребенка как субъекта семейного права, в том числе в контексте взаимодействия с соответствующими решениями в других отраслях российского права (конституционного, муниципального, административного, гражданского, трудового, гражданско-процессуального). Констатируется отсутствие системы в данном вопросе. Предлагается корректировка законодательства в части систематизации «точек запуска» частичной дееспособности несовершеннолетних. Делается акцент на психологическом контексте проблемы юридически значимого возраста ребенка. Демонстрируются и иные значения возраста для семейно-правовой сферы — в институтах недействительности брака, алиментных обязательств, опеки и попечительства, усыновления (удочерения).

   Медиация среди альтернативных способов урегулирования конфликтов, наряду с примирением и переговорами, занимает приоритетные позиции, показав свою эффективность в сравнении с юрисдикционными формами защиты субъективных прав и законных интересов (судебной и административной). Привлекательность медиации заключается именно в простоте и удобстве самой процедуры, спокойной атмосфере диалога при посредничестве медиатора и в обязательности разрешения конфликта по справедливости с учетом мнения всех участников. Медиация зародилась как технология урегулирования семейно-правовых споров и до настоящего времени широко применяется именно для этой категории споров, а для трансграничных (международных) внутрисемейных конфликтов считается оптимальной формой диалога между конфликтующими членами семьи. Особую значимость в качестве примирительной процедуры медиации придают ее основополагающие начала — руководящие принципы построения. Данный социальный институт базируется на добровольности, конфиденциальности, беспристрастности и нейтралитете, применимости, принятии решений самими участниками, доступности независимой правовой поддержки для каждого из участников, приоритетном учете прав и законных интересов несовершеннолетних детей, понимании и принятии во внимание посредником (медиатором) культурных различий между членами семьи, а также на наличии особых квалификационных требований к международным семейным медиаторам. В отдельных случаях медиация действительно позволяет избежать обращения за правовой помощью в судебные и административные органы, в некоторых случаях ускоряет процессы разбирательства с участием представителей судебной или исполнительной власти. Для трансграничных внутрисемейных конфликтов такой подход весьма актуален, поскольку международный семейный медиатор, осуществляя посредничество, не оставляет без внимания культурные, религиозные и социальные различия между спорящими членами семьи. Кроме того, исполнительная сила медиативному соглашению придается не автоматически при его заключении, а лишь при подтверждении судом или нотариусом, что обеспечивает его принудительной силой государства.

   Антикоррупционная экспертиза нормативных правовых актов и их проектов играет важную роль в системе противодействия коррупции, поскольку позволяет оценить и снизить коррупциогенный потенциал дефектов нормативного регулирования и тем самым предотвратить возникновение и развитие коррупционных отношений в процессе правоприменения. Представленные на сегодняшний день в специальной литературе доктринальные подходы к пониманию объекта и предмета антикоррупционной экспертизы не раскрывают весь познавательный потенциал указанных категорий, поскольку не учитывают влияния внешних функциональных связей нормативного содержания правовых актов на процессы детерминации коррупционного поведения должностных лиц, а также не ориентируют практических работников на поиск наиболее эффективных способов устранения выявленных коррупциогенных факторов. В результате проведенного анализа автор  приходит к выводу о том, что традиционное понимание нормативных правовых актов и их проектов в качестве объекта антикоррупционной экспертизы, а коррупциогенных факторов — в качестве ее предмета – может быть принято за основу и детализировано с учетом перспективных задач государственной политики в области противодействия коррупции. Основываясь на философских и теоретико-правовых воззрениях относительно категорий «объект» и «предмет» исследования, учитывая положения действующего антикоррупционного законодательства, сформулированы авторские определения объекта и предмета антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов. Кроме того, намечены некоторые перспективные направления развития научного познания правовой природы данного антикоррупционного инструмента и его функционального предназначения в системе противодействия коррупции.

   Статья посвящена вопросам биобезопасности как самостоятельного направления национальной безопасности. Развитие биотехнологий неизбежно приводит к появлению новых угроз обществу и государству, требует всестороннего исследования действующего законодательства в области безопасности. Раскрываются научные подходы к определению биобезопасности в узком и широком смысле. Автор отмечает, что появление официальной дефиниции биобезопасности является значительным достижением в развитии системы межведомственного взаимодействия и самостоятельного направления национальной безопасности, но отнюдь не революционной новеллой. Помимо этого, в статье дается смысловой и содержательный анализ понятий биориска, биоугрозы, биологического фактора, определяется взаимосвязь биологических угроз и биотехнологий, детерминируется новая самостоятельная составная часть биологической безопасности — генетическая безопасность. Автор отмечает положительную динамику развития биобезопасности как одного из направлений национальной политики и одновременно констатирует явные законодательные и методологические пробелы. Во-первых, биоугроза есть результат трансформации биориска в конкретное фактическое обстоятельство, создающее реальную опасность для жизни и здоровья человека, а также угрозу безопасности общества, государства и человечества. Во-вторых, отсутствует понятие биотехнологий, их видов и классификации через призму биобезопасности. В-третьих, генетическая безопасность есть самостоятельная составная часть биологической безопасности. Следует разработать понятие «генетическая безопасность». В-четвертых, биобезопасность представляет собой самостоятельный вектор национальной политики государства, направленный на эффективное предотвращение биологических угроз, а также развитие биотехнологий без риска для жизни и здоровья людей путем создания качественной законодательной базы, достижения адекватного уровня правоприменения, формирования правосознания и правовой культуры населения.

   Статья посвящена учету в российском конституционном законодательстве правовых позиций Европейской комиссии «За демократию через право» (Венецианской комиссии) в сфере свободы мирных собраний. Свобода мирных собраний тесно связана с политической борьбой, взаимоотношениями гражданского общества с властью, она закрепляется на конституционном уровне и поэтому является чувствительной темой в правоприменительной практике и актуальной в специальных научных исследованиях, которых в российской и зарубежной науке конституционного права на сегодня имеется незначительное количество. Поэтому настоящая статья применительно к Российской Федерации ставит своей целью восполнить данный пробел. Реализация исследовательских задач была достигнута на основе анализа Руководящих принципов Венецианской комиссии по закреплению свободы мирных собраний в законодательстве европейских государств. Автором использовались следующие методы исследования: сравнительно-правовой, логический, институциональный, формально-юридический, сравнительно-правовой. В статье исследованы правовые принципы Венецианской комиссии по свободе мирных собраний и степень их учета в конституционном законодательстве Российской Федерации. Сделан вывод об узком понимании свободы мирных собраний, отраженном в формулировке «право собираться мирно, без оружия». В этой связи федеральный закон о собраниях посвящен не столько свободе мирных собраний, сколько праву собираться мирно, которое может быть ограничено государством в большей степени, чем свобода мирных собраний. Это создало основу для позитивистского регулирования свободы мирных собраний с широкими полномочиями органов публичной власти и возможностью ограничения права собираться мирно, без оружия, в то время как государство, по мнению Венецианской комиссии, должно создавать адекватные механизмы и процедуры для обеспечения того, чтобы свобода мирных собраний не подвергалась чрезмерному бюрократическому регулированию. Конституционный Суд РФ в значительной степени корректировал российское законодательство о публичных мероприятиях, приближая его к правовым позициям, выработанным Венецианской комиссией.

   Исследуются виктимологические факторы, продуцирующие коррупционную виктимность. Методология исследования включает диалектический метод научного познания, системный подход, анализ и синтез в качестве общенаучных методов при осмыслении криминологических и виктимологических понятий, частнонаучные методы: уголовно-статистические, социологические (опрос осужденных респондентов — должностных лиц), анализ документов и др. Эмпирическую базу составили результаты криминологического исследования, проведенного автором в 2018–2020 гг. в составе межрегионального научного коллектива (Владимир, Волгоград, Казань, Нижний Новгород, Сыктывкар), а также данные уголовной статистики, материалы судебной практики. Для решения терминолексической проблемы предлагаются определения понятий «коррупционная преступность», «коррупционное поведение», «коррупционное преступление». Обосновано применение системной методологии для исследования виктимологических факторов как структурного элемента коррупционной преступности, их свойств, состояний и взаимосвязей с другими элементами. Представлены результаты опроса осужденных респондентов — должностных лиц, сравнительного анализа данных судебной статистики. Приведена дефиниция виктимологических факторов коррупционного преступления, обосновано их единство с коррупциогенными факторами, проявляющееся в виктимно-коррупционном и криминально-коррупционном поведении, совершении коррупционного преступления. Показано, что в основе коррупционного преступления — коррупционная сделка, представлены ее понятие, характеристика, основные элементы, содержание, виды. Продемонстрировано, что жертвами коррупционной сделки могут стать любые ее субъекты: должностное лицо, его контрагент и посредник, при этом рассмотрены виктимологические факторы, уровни виктимности и типы жертв. Сделан вывод о том, что антикоррупционная виктимологическая безопасность должна стать приоритетным направлением виктимологической профилактики, основанной на научном (криминологическом) обеспечении. Аргументирована целесообразность создания (возрождения) криминологических лабораторий на базе современных национальных исследовательских университетов.

   Автором предпринята попытка анализа действующего уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации, а также имеющейся в теории уголовно-процессуального права системы научных знаний на предмет необходимости совершенствования уголовно-процессуального института приостановления предварительного расследования. Достоверность результатов обеспечена путем комплексного использования общенаучных и частных методов для формулирования представления о современном уголовно-процессуальном институте приостановления предварительного расследования. Использование метода сравнительного исследования позволило автору прийти к выводу о возможности имплементации отдельных уголовно-процессуальных норм зарубежного законодательства, регулирующих институт приостановления уголовного дела. Использование метода исторического анализа позволило рассмотреть эволюцию данного процессуального института и выделить исторические этапы его правового развития. Статистический метод предусматривает исследование приостановления предварительного расследования на базе репрезентативного эмпирического материала, позволившего выявить объективные закономерности и сформулировать конкретные выводы (применялся при учете данных опроса граждан). В результате определены признаки, присущие институту приостановления предварительного расследования, а также сформулировано его авторское определение. Под приостановлением предварительного расследования следует понимать установленную уголовно-процессуальным законом комплексную деятельность компетентных государственных органов и должностных лиц, включающую в себя принятие временного процессуального решения о приостановлении предварительного расследования, уголовного преследования, производства процессуальных действий по основаниям, препятствующим дальнейшему производству по уголовному делу, предусмотренным в законе, вплоть до их устранения. По мнению автора, основными тенденциями развития института приостановления предварительного расследования являются: корректировка гл. 28 УПК РФ, заключающаяся в замене словосочетания «приостановление (возобновление) предварительного следствия» на «приостановление (возобновление) предварительного расследования»; расширение перечня оснований приостановления предварительного расследования; дополнение уголовно-процессуального законодательства соответствующей нормой, регламентирующей запрет принятия решения о приостановлении предварительного расследования, осуществляемого в сокращенной форме дознания; разрешение вопроса о производстве следственных действий по приостановленным уголовным делам.

   Статья содержит комплексный анализ изменений, внесенных в УК РФ Федеральными законами от 28. 01. 2022 № 3-ФЗ и от 06. 03. 2022 № 38-ФЗ. Отмечая очередной виток усиления уголовной репрессии за педофильные посягательства, автор обращает внимание на законодательный перекос в оценке общественной опасности деяний, так как изнасилование или насильственные действия сексуального характера, совершенные в отношении двух и более несовершеннолетних, наказываются строже, чем убийство указанных потерпевших. Выявив технико-юридические изъяны в содержании ч. 5 ст. 131 и 132 УК РФ, автор обозначает вопросы, которые могут возникнуть при квалификации насильственных половых преступлений, совершенных в отношении двух или более несовершеннолетних; сопряженных с совершением другого тяжкого или особо тяжкого преступления против личности; при специальном рецидиве. Критически оценивая содержание ч. 3 ст. 133 УК РФ, автор поднимает вопрос обоснованности усиления уголовной ответственности за групповое понуждение к действиям сексуального характера только в отношении несовершеннолетних (п. «а»); отнесения «использования средств массовой информации» к числу признаков, повышающих общественную опасность харассмента. Особое внимание автор уделяет одному из явных дефектов норм гл. 18 УК РФ, попирающих принципы равноправия и справедливости, а именно нормативному размежеванию по степени общественной опасности полового сношения и мужеложства или лесбиянства с лицом, не достригшим 16 лет, что не соответствует принципу равенства по гендерному признаку. Проведенный правовой анализ свидетельствует не о последовательной нормативной реализации стратегического курса, а о спонтанности решений, направленных на решение частных задач.

   Статья посвящена анализу процессуальной стороны института уголовного проступка, содержащемуся в проекте федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением понятия уголовного проступка», внесенном Верховным Судом РФ. Автор рассматривает предлагаемый институт через призму существующей в уголовном судопроизводстве проблематики — его излишней формализованности и ограниченности ресурсов судебных и правоохранительных органов. По мнению автора, отечественное уголовное судопроизводство не обеспечивает должной дифференциации правового воздействия в зависимости от тяжести совершенного деяния, а некоторые правовые конструкции в УПК РФ, задуманные как способы повышения эффективности уголовно-процессуальной деятельности, не выполняют в полной мере своего предназначения. Введение института уголовного проступка вписывается в общемировой тренд более широкого применения упрощенных (ускоренных) процессуальных форм, разновидностью которых он является, и позволит достичь большей процессуальной экономии и, как следствие, — задействовать высвободившиеся ресурсы в вопросах, требующих более пристального внимания. Институт уголовного поступка предложен в несколько усеченном виде — это вызвано практическими соображениями, требованиями плавности, постепенности, аккумуляцией новых правовых институтов. Затрагивая вопрос пределов возможного упрощения процессуальных форм, автор отмечает, что процессуальная экономия и стремление к должной степени разнообразия правового регулирования не могут служить оправданием для снижения уровня процессуальных гарантий участников уголовного судопроизводства.

   Статья носит трансдисциплинарный характер: написана на стыке теории государства и нейробиологии.

   Цель статьи — установить корреляцию между эволюцией сознания человечества и изменениями государственности.

   По типу нейробиологических процессов люди делятся на 4 категории: визуалы, аудиалы, кинестетики и дигиталы. Если сгруппировать указанные психотипы, то нейробиологическая характеристика общества предстанет как изменяющаяся константа двух типов мышления: иррационального и рационального. Мировой тренд в их соотношении таков: идет постепенное повышение рационального мышления. Однако темпы развития стран неодинаковы, и для измерения уровня развития ООН использует индекс человеческого развития (ИЧР), основанный на экономических и социальных показателях. Автор предлагает дополнить ИЧР политической составляющей: характеристикой государственности, поскольку игнорирование этого дает неполную картину человеческого развития. Главными параметрами государства являются его тип и сущность. По типу государства делятся на аграрные, индустриальные и информационные. Делается вывод о том, что если в аграрном государстве доля людей с рациональным мышлением крайне мала, то в индустриальном их количество увеличивается, однако недостаточно, чтобы сделать власть подконтрольной обществу. В информационном государстве власть становится подконтрольной народу именно в силу наличия критической массы здравомыслящих людей. Сущность государства — это его волевая составляющая — имеет двойственную природу: выражает интересы общества и правящей элиты. Этот баланс опять-таки зависит в конечном счете от уровня общественного сознания. Закономерность здесь такова: на ранних стадиях развития общества государство в основном выражает интересы правящей элиты. Затем доля общесоциальных интересов постепенно нарастает. На более поздних этапах развития государства в праве начинают доминировать общесоциальные интересы. В конечном счете государство превращается в «служанку» общества, а государственные служащие, в том числе и высшие должностные лица, становятся менеджерами государственного управления.

   Статья посвящена определению специально-юридического термина «традиционные российские духовно-нравственные ценности» / «традиционные духовно-нравственные ценности народов России». Актуальность исследования обусловлена его ролью в области правового обеспечения информационной безопасности (как лежащего в основе системы обеспечения соответствующих стратегических национальных приоритетов). Данное междисциплинарное научное исследование осуществляется на пересечении таких юридических наук, как информационное право, криминалистика, теория судебных экспертиз (судебная экспертология) и судебное речеведение. По результатам исследования делаются выводы о том, что использование категории «нравственность» в нормативных актах вовсе не означает, что допустимо подменять правовое регулирование этическим. Анализ содержания термина «традиционные российские духовно-нравственные ценности» как сложносоставного специально-юридического термина, обобщающего и обозначающего обширную группу правовых понятий, выработка соответствующего перечня и его закрепление в правовых актах должны осуществляться, исходя из правовой природы перечисляемых явлений, на основании их комплексной правовой оценки (установления степени соответствия / несоответствия закону, наличия /отсутствия общественной опасности). На основе такого подхода приводится авторское понимание термина «традиционные российские духовно-нравственные ценности» и предлагается их перечень. Авторами рассмотрен подход, основанный на ранжировании ценностей по степени их общественной значимости и соответствия нормам права, выражающийся в разделении всего множества традиционных российских духовно-нравственных ценностей на так называемое ядро и периферию. Ядерные ценности — наиболее значимые и при этом единые для всего общества, поддерживаемые и стимулируемые существующей системой права. Вокруг ядра основных ценностей существует пояс второстепенных, то есть отдельных, менее распространенных традиций, ценностей и устоев отдельных социальных групп нашего общества.

   Развитие цифровых технологий неизбежно поставило на повестку дня проблемы их применения в судебной деятельности, прежде всего в правосудии по гражданским делам. Цифровизация активно проникает в судопроизводство, меняются процессуальное законодательство и подходы к его применению. При этом сохраняются традиционные формы судебной деятельности. Спектр направлений внедрения современных технологий расширяется вслед за достижениями научно-технического прогресса. Автор поставил целью выявить взаимосвязь применения информационных технологий и повышения эффективности правосудия. Исследование показало, что цифровые технологии могут стать действенным средством обеспечения результативности гражданского и арбитражного судопроизводства, снижения его затрат и сокращения сроков разрешения дел. Цифровые технологии способны обеспечить эффективность судопроизводства в современных условиях, однако несут в себе риски и проблемы, решение которых должна подсказать процессуальная наука. Особая роль отведена технологиям искусственного интеллекта и методам машинного обучения. Ученые спорят о возможностях и социальной оправданности их применения в судебной деятельности. Отношение к искусственному интеллекту со стороны специалистов крайне сдержанное. Однако опыт Китая, США, Германии, а также отечественные наработки свидетельствуют о всё более активном и неизбежном внедрении искусственного интеллекта в систему гражданской юрисдикции. На современном этапе уже нет никакого смысла дискутировать о возможности применения искусственного интеллекта в цивилистическом процессе, более продуктивным видится обсуждение его условий и потенциала. В статье впервые в отечественной процессуальной науке предложено в качестве ключевого условия применения искусственного интеллекта в гражданском и арбитражном судопроизводстве рассматривать эффективность реализуемой при его поддержке судебной защиты. Выводы автора могут найти применение в практической деятельности по совершенствованию правосудия и процессуального законодательства.